В Братстве зажжённой искры. Альманах. Выпуск 5. Отсутствует
водки хочет, чем молебна,
а то, что он полнейший психопат —
так это психиатру и потребно.
Гардемаринш, полковниц и майорш
решил швейцарец изучить настырный:
у россиян в мозгах полнейший ёрш
у русских баб мозги – бурдюк чихирный.
У них мозги – прокисший маргарин,
короче, не мозги, а ужас тихий.
Майор, полковник и гардемарин
в России тоже безусловно психи.
В Россию доктор ехал с мыслью той,
что очень хороша у русских проза,
что здесь живет великий Лев Толстой,
которого оклеветал Ломброзо.
Я непременно здесь упомяну,
о том, как доктор угодил в ловушку:
он даже выбрал русскую жену,
и захотел в российскую психушку.
Страна врача душила, как питон.
Вскипела в нем фантазия больная,
и десять клякс запечатлел картон:
и каждая из них была двойная.
Скажите, что бы значило сие?
У пациента сердце обмирало
когда давили тяжким пресс-папье
капустницу, монарха, адмирала.
Тянули пациенты кто куда:
увидят двое – пятку, третий – ухо,
кому-то там мерещилась еда.
кому-то представлялась половуха.
Он так пытался стать незаменим,
и так не мог никак угомониться,
что ни одна не пожелала с ним
вязаться подмосковная больница.
Так подложили доктору свинью,
тут закипела в нем волна протеста:
он отвалил в Швейцарию свою
на прежнее насиженное место.
Тут хорошо бы кончить карнавал,
но не накинешь через пропасть мостик,
из коей на Россию наплевал
великий мастер психодиагностик.
Швейцария не Русь, и посему
России доктор – как на пятке чирей.
Похоже, что диагноз ни к чему
там, где царят шизуха и делирий.
Феликс Лукницкий
ВОЗРАСТ РЕШЕНИЙ
Когда тебе – до сорока,
И ты не лодырь в языках,
И времени ещё – река
И даже море, —
Тебе на Запад путь открыт,
И там любое из корыт
По горло удовлетворит,
И даже боле.
…Но вот – и с English ты на ты,
И с прошлым сожжены мосты,
И ты дошёл до той черты,
Когда забота
О будущем – уже не гнёт,
И всё само собой идёт,
И у тебя приличный счёт,
И рядом кто-то…
Всё гармонично, Dear Sir,
Но жизнь порой, как пресный сыр,
И тянет в экс-СССР,
Где ты родился…
И взят билет. И ты летишь.
Не в Копенгаген, не в Париж.
И силуэт знакомых крыш
В окне явился.
Вот и посадка: Ленинград!
И сердце бьётся невпопад,
И ты