Крест поэта. Валентин Сорокин
Так и Есенин: надеясь на революционное очищение, красоту и свободу, напоролся на чекистский штык сердцем. При чем тут пьянка и драки? Свечу из рук поэта выбили, а всовывают в руки ему кровавый нож.
И никогда не замазать на стенах деревянных русских изб и на стенах русских каменных зданий огромные, с Курильские острова, пятна русской крови, их не удалось замазать ни вождям революции, ни вожакам развитого социализма, ни дьяволам-прорабам перестройки. Думы наши— кровь пращуров наших… А прорабы кровь человеческую гонят по артериям преданной ими страны. Повторяется эпоха Октября в России. Повторяется есенинская боль в действующем ныне живом русском поэте. Вот и опередил нас Есенин:
Я уж готов. Я робкий.
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки —
Душу мою затыкать.
Конечно, литврач и литкомиссар использовали бы пробки по назначению: сдали бы в ларек, а тут – пьет, бандит, и пробками душу затыкает. От кого? Не от революции ли? Не от Ленина ли? От вас, от вас, кроты сырой мглы, чтобы вы не прогрызли дыры в сердце поэта, как в сердце народа. И хмель Сергея Есенина – его бессонная, осмысленная ненависть к палачам русского народа.
Рюрик Александрович Ивнев рассказывал:
«Сережа мало пил. Бывало, держит, держит рюмку и, подмигнув, украдкой выплеснет ее под стол.
– Почему, себя сохранял?..
– Нет, Сережа скоро настроение терял. Вредно ему веселиться…
– А говорят, много и часто пил?
– Завистники говорят! Выпьет и шум: «Я видала Есенина, пьяного!”… «Я видал Есенина, хмельного!”… И – поехало».
Рюрик Александрович имел право называть Сергея Есенина Сережей, друзья, не рядовые, а прочные и редкие.
«– Но буянил же Есенин?..
– А ты, а я не забуянем, если пристанут с хамством и клеветою? По клевете – суд за антисемитизм. По клевете – в каталажку. По клевете – внимания нет к нему. Бухарина нажужукали, а Бухарин – второй, за Лениным шел, за Троцким идет».
Есенин – крупнейший русский поэт. В антирусские годы провокации вокруг Есенина кипели, как лягушиные головастики в болоте.
Рюрик Александрович вспоминал: «Да, выпимши, да, кол-готной убывал из дома Сережи, из Москвы в Ленинград. Заехал к Толстым на извозчике, быстро и нервно собрал нужные вещи:
– Еду, уезжаю, сейчас!.. – Сошел к извозчику, а в окно: – Сережа, до свидания! – А через паузу: – Брат, прощай!.. – И еще: – Прощай, брат!.. – Не могу»…
И – доказывал: «Тридцатого марта расстреляли его друга, Александра Ганина. Тридцатого июля Максим Горький послал Бухарину «присяжное» письмо о поэтах, защищающих русскую деревню, несправедливо и опасно ударил по Есенину. Шестого сентября на поезде «Баку – Москва» Есенин «площадной бранью» одел Рога. И Рог направил в суд заявления, подтвержденное Левитом. На Есенина завели уголовное дело. Двадцать шестого ноября Есенин лег в больницу. Вышел из больницы двадцать первого декабря.
Побывав по издательским делам в редакциях,