К западу от Солнца. Дмитрий Раевский
омнений в успехе.
Выдвигаемся.
Мария Хренова
«Меня никто не читает. Я пишу вопреки» – стало моим девизом сравнительно недавно.
А вот писательская деятельность, как прозаическая, так и поэтическая, длится с того момента, как мне исполнилось 13 лет.
Если задуматься – это целая маленькая жизнь. Целых восемь лет, в течении которых были публикации в газетах, участия в литературных конкурсах, творческие кризисы и приступы вдохновения.
Очевидно, бросить это сейчас, по прошествии стольких лет, было бы глупым решением. Я нашла в этом спасение, прибежище, дом, если хотите.
Каждому из нас важно иметь то место, которое можно назвать домом.
Не правда ли?
Ближайшее Пограничье
* * *
Забегу в проезжающий мимо огней ночной поезд.
Проводница кивнет на протянутый мною билет.
Открою тетрадь, возьму ручку – унять дикий холод,
Что мне душу сковал за сотню прошедших лет.
Я нарисую портрет, на котором чётко
Видно только одну слишком важную мне деталь.
Это будут глаза, которые прятала чёлка,
В которых на два умножается [наша] печаль.
Меня поезд уносит. А стаканы в оковах подставок
Задумали тихую и неуёмную трель.
Во всем можно забыться: от радости и до печали.
Со всем можно смириться, но только не в э[тот] апрель.
Я нарисую черты, что забыть обещалась,
Кажется, сотни и тысячи, может, раз.
Я помню, как всё так по-детски с нами случалось,
Я помню и глаз твоих карих немой рассказ.
Я помню молчанье о главном, и смех об абсурде.
Я помню ту нервную дрожь и глоток вина.
Я знаю, что мне больше не прикоснуться
К тому, что со мною не будет уже никогда.
Меня укачает шёпотом гула дорога.
Проводник задремал, и стаканов затихла трель.
Открою тетрадку, чтобы унять дикий холод.
Боль моя, ты, навсегда, теперь, только в ней.
11 мая
* * *
Надоели пустые обещания на пачках сигарет
Просто быть «здесь и сейчас» для тебя уже недостаточно –
Наркотик из лести-внимания просится в вену.
Что за плечами и что после смерти в остаточных?
На что ты потратил данное времени бремя?
Сам себе расхититель и грубый усталый стражник,
А ещё вор и картёжник, и худшая проститутка.
Водка давно уже душу не греет, в словах больше фальши.
Дни за днём в толчее проходят, как жалкая славы минутка.
Корчишь рожи похабные зеркалу и панелям.
В тайне надеешься, что с пачек угрозы вдруг станут явью.
Жадно затянешься стреляной сигаретой –
В её кольцах не чувствуешь из сердца запаха гари и грязи.
Огни над дорогами вновь превратятся в рассветы,
А ты, снова, проснёшься один со своими кошмарами.
Сегодня уже наступило последнее лето,
Когда ты [в который раз] чем-то опечален.
И тебе наплевать, что живого нет в этих дамах,
Ставших одною и той же глупой личиной.
Ты устал, и тебя не колышат сердечные драмы.
Знаешь: чтобы любили, нужно быть бессердечной скотиной.
Потому что,
Просто быть «здесь и сейчас» для тебя уже недостаточно –
Наркотик из лести-внимания просится в вену.
За твоими плечами и после смерти в остаточных
Горы трупов.
Где твой – самый первый.
* * *
Мой друг далёкий, что не любит прикосновений и лживых фраз, я тебя жду.
Хотя знаю, не время сейчас плакать и верить, что будет у нас хоть час.
Я надеюсь, с годами пройдёт тоска, что так душит во мне присловутое «нас».
Мой друг,
Я не знаю, что значит любить,
когда сердце разбито в кровь.
Я пишу к тебе, видишь, и строки мои даже ближе, чем ты сам для меня в этой серой чужой весне. [Нравится, когда снишься мне].
Я кричу тебе, и ты я надеюсь услышишь: истина, как оказалась, совсем не в вине. А в тебе.
И во взгляде твоём, конечно же.
Но дело…да, дело во мне и апрель эти раны скроет, как я чувства