Невидимый мираж. Идили Алекс
дилась на шесть килограмм, с пороком сердца, дальше перечислять не буду, скажу только, что было много боли. Из школьных детских воспоминаний, освобождение от уроков, сильно не требовали, не напрягали, В юности боль стала интенсивней, консилиум врачей, в сторонке совещаясь, и очевидно не очень интересуясь, что я слышу, говорили примерно одну и ту же фразу: «такая молодая, красивая и скоро умрёт». С одной стороны докторам положено верить, и боль подтверждение, но когда тебе шестнадцать и всё так интересно. Как только возникал просвет от боли, жизнь становилась, прекрасна и удивительна. Я была своевольна, с детства имела своё мнение и отстаивала его, правда не всегда с успехом, отец не придерживался моей точки зрения, иногда очень жёстко, но нежелание жить по тем законам, по которым жили они, не пропадало. Хотела свободы, хотела вырваться, убежать, хоть куда-нибудь. И выяснить, что это за законы, которые их устраивают, а меня почему-то нет. Опыт, сын ошибок трудных показал, бежать бесполезно, надо разбираться, познавать. Пыталась пройти, включив волю, но оказалось, что этот путь приводит туда, где напряжение, скорбь, а за ней страх. Из-за моей болезни, долго жила с ожиданием смерти. Каждый вечер, уходя в сон, я думала, что не проснусь. Привыкла к этой мысли, она была такой привычной, как жизнь. Вышла замуж и решила рожать, думая, что умру, но хоть что-нибудь полезное не земле сделаю. Из-за порока сердца врачи запрещали иметь детей, надоело ждать, хотелось приблизить развязку. Предложений выйти замуж было много, не в ком не находила, не видела ответственности. Все хотели меня, у меня были совсем другие планы и мысли, я выбирала отца, который воспитает ребёнка без меня. Сложились, какие то странные отношения с жизнью, больше думала о смерти, чем о жизни. Казалось бы, это ограничивало социальное развитие. Освобождение от материального, мысли и желания не направлялись на достижение цели. Не могла строить проекции в будущее. Всё могло исчезнуть, прекратиться в любой момент. Колебаний было много, то отрицала, то принимала. Пришло осознание одиночества, много размышляла, испытывала тоску, хотелось уйти «туда». Хотя я люблю одиночество, по своей природе, общительна. Разговариваю с друзьями, с родственниками, иду в толпе, но осознание неудовлетворенности, изолированности не проходило. Или вообще мне не место здесь, на Земле? Или это депрессия? Зачем всё, и почему у меня всё так сложно, а потом взрыв, восстание, недовольство. Всё время читала, пытаясь найти информацию, в детстве очень любила фантастику, прочитав, опять появлялось желание выйти за пределы, осознать, если ты здесь временно, и ты здесь не весь, было непонятно, как этим всем распорядится. Это сейчас можно говорить, а сорок лет назад, за мои мысли меня «сожгли б на площади, потому что это колдовство», как пелось в одной песне. Я не строилась в шеренгу, не боялась, не заискивала, окружающие не знали, как меня воспринимать. Если что-то случалось, сочиняли обо мне, кто во что горазд. Ещё одно обстоятельство, заставляло думать и искать, это смерть моего брата. И «общение» с ним, вернее его со мной, в течение сорока дней. Он погиб, когда мне было тринадцать, а ему восемь лет. Было холодно, все замёрзло, ребята катались по льду на пруду у школы, во время перемены. Один из мальчиков провалился под лёд, народу вокруг было много, но лёд был тонкий и все боялись, мой брат стал спасать, подал руку и сам ушёл под лёд. Того мальчика спасли, а брата нет, девушка преподаватель физкультуры нырнула, когда выплывала с ним, он шевельнулся, она испугалась, выпустила его из рук, выплыла без него. С того момента прошло дней двадцать, сижу, делаю уроки, зашла в ту комнату, где он был, за книгой и на столе оставила карандаш. В какой то момент карандаш скатывается со стола, пишу и думаю, в пустой комнате, где всё закрыто, никого нет, просто так карандаш скатиться не может. Через несколько дней решила специально оставить карандаш, когда он опять покатился, сразу подумала, что это брат. Рассказала подружкам, не поверили, пришли проверить, положили карандаш, сидели, ждали, ничего не происходило, стали болтать, забыли, и когда произошла пауза, все замолчали, карандаш скатился, с криками все выскочили на улицу, босиком стояли на снегу и кричали мне, выкинь нам одежду, мы к тебе больше в жизни не придём. Мне не было страшно, это же был мой брат, которого я очень любила, наоборот какое то хорошее чувство, что он никуда не ушёл, и продолжает быть рядом. Я продолжала общаться когда чувствовала его присутствие, не почувствовать было невозможно, как будто ветерок живой приходил. Проверяла, что он может, а щётку из стакана можешь вытащить, через некоторое время зубная щётка зависала над стаканом и падала на пол. Ровно через сорок дней всё закончилось. Так хотелось обсудить, поговорить, поделиться, но маму вообще трогать было нельзя, у неё было тихое помешательство, она тихо ходила по дому, прижав к груди какую-нибудь вещь брата, отец запил, у брата всегда были свои интересы, и я на долгие годы стала нести ответственность за всех. Про смерть никто ничего точно сказать не может, если даже говорит, тут же находятся желающие доказать, что это воображение. Опыт общения убедил меня, что сознание или жизнь, в другой форме существования, продолжаются. Моя клиническая смерть подтвердила, что это не окончательное уничтожение. После этого произошло преображение и невероятный переход осознания и восприятия жизни. Теперь понимаю всё пережитое в связи со смертью брата, подготовило меня к проходу, во время моей клинической смерти. Чтобы это