Там, где кончается река. Чарльз Мартин

      Спасибо за неоценимую роль, которую вы сыграли при создании этой книги.

      Пролог

      Посвящается моим бабушке и дедушке, Элей и Тилману Кэверш, прожившим в счастливом браке шестьдесят семь лет.

      У меня мало приятных воспоминаний о детстве. Только моя мама и река. Я долгое время считал, что реку назвали в мамину честь.

      Человек, который жил в нашем трейлере, всегда был зол. И постоянно курил, прикуривая одну сигарету от другой. Он никогда не бил меня, по крайней мере сильно, но от его голоса у меня болели уши. Мама говорила, что «во всем виновата бутылка», хоть я сомневаюсь, что подлость всасывается с алкоголем. Можно попытаться утопить ее в спиртном, но, как я убедился, подлость хорошо плавает. В поисках спасения мы с мамой уходили на реку. Она утверждала, что здесь мне, с моей астмой, будет легче. Мне так не казалось. На мой взгляд, от астмы могла избавить только смерть.

      Я чувствовал себя так, будто мне на грудь положили тяжелый камень. Словно я втягивал каждый глоток воздуха через садовый шланг. Поэтому всегда испытывал трудности, когда требовалось выразить свои мысли и чувства. Мама хотела, чтобы я выражал свои чувства, она пыталась вытянуть их из меня. «Забудь о чувствах, – говорил я. – Чувствовать будем потом. А сейчас дай мне подышать».

      Не считая пьяницы в трейлере, альбутерола и спазматического кашля, у меня была еще одна проблема: явный разрыв между чувствами и речью. Что-то во мне разъединилось.

      Моя душа была разбита. А ее осколки казались островами. Я словно ощущал, что она не единое целое и в ней нет главного. Только раздробленный на части континент, фрагменты которого плавали в разных концах света. Нечто подобное мне попадалось на фотографиях, где изображены дрейфующие льды.

      С пяти до восьми лет я ходил в шлеме, даже если не катался на велосипеде, а в школе носил кличку Синюшный – из-за характерного цвета губ. Чтобы чем-то занять меня в годы моего вынужденно малоподвижного и по большей части тяжелого детства, мама купила краски. И в них я нашел спасение. Я рисовал мир, в котором мне хотелось жить.

      У реки стояла скамейка, на которой мы часто сидели вечерами, когда сигаретный дым и словесные излияния выгоняли нас из трейлера. Однажды, когда мне было лет десять, я подслушал чужой разговор и спросил:

      – Мама, что значит «доступная женщина»?

      – От кого ты это услышал?

      – Вон от той толстой.

      Мама кивнула.

      – Детка, все мы иногда сбиваемся с пути.

      – И ты?

      Она коснулась моего носа кончиком пальца.

      – Когда я с тобой – нет. – Мама обняла меня. – Но это не важно. Главное, что ты делаешь, когда сбиваешься с пути. – Она провела меня через заросли, усадила на скамейку. – Досс, в этой реке живет Бог.

      Стоял один из тех вечеров, когда небо обретает бронзовый цвет, а солнце прячется за грозовыми облаками. Края облаков были алыми, а нижняя сторона – темно-синей. Вдалеке виднелась стена приближающегося дождя. Я окинул взглядом берег и рябь на воде и вспомнил все те моменты, когда мой язык как будто увеличивался, заставляя терять дар речи, за секунду до того, как я падал в обморок от недостатка кислорода.

      Я нахмурился:

      – Да уж, это многое объясняет.

      Мама отвела волосы с моего лица, а я дважды быстро подышал в ингалятор.

      – Что ты имеешь в виду? – Я задержал дыхание и махнул рукой в сторону дома. – По крайней мере в нашем трейлере Его нет.

      Мама снова кивнула.

      – Он там был, когда я тебя зачала.

      Я уже научился ругаться и решил испытать мамино терпение.

      – Может быть. – Я харкнул и сплюнул. – Но сейчас ни хрена Его там нет.

      Мама ухватила меня за щеку и развернула лицом в сторону реки.

      – Досс Майклз…

      – Да, мэм?

      – Посмотри туда. Что ты видишь?

      Мой голос звучал хрипло и приглушенно:

      – Воду.

      Она слегка усилила