Королева демонов. Питер Бретт
убили кого-нибудь? – Аббан подался к стойке и принюхался к приправам.
Заря покачала головой:
– Они ни слова не говорят по-тесийски, но было ясно, что им нужны рабы, а не трупы.
Услышав это, молодая женщина разрыдалась, и сестра принялась ее успокаивать.
– Выживание – это надежда, – сказал Аббан.
– Ты не похож на других, – заметила Заря. – Вы с новым хозяином знаете наш язык, а с тобой обращаются…
– Я хаффит, – перебил ее он. – Трус. В глазах воинов я сто́ю не больше вас. Если пир не задастся, мы все поплатимся жизнью. Давай-ка взглянем на свиней.
Аббан задрожал, когда Заря выкатила его на вечерний снег, пересекла освещенный двор и направилась к бойне. Позади них во тьме бесшумно двигались шарумы, и вспышки меточного света время от времени выхватывали их силуэты.
Баджины перебили бо́льшую часть живности, но свиньями пренебрегли. Тех было семеро, упитанных и здоровых. Рот у Аббана наполнился слюной.
«Хороший покупатель заплатил бы по тысяче драки за штуку». Он покачал головой от бесполезности этой мысли. Базар остался далеко, и такова была инэвера – неизвестно, увидит ли его снова Аббан.
«Живи настоящим, иначе не увидишь будущего», – напомнил он себе.
На бойне находилось трое чинов – все избитые и скованные в движениях. Двое были в расцвете лет, а третий – стар, но еще крепок.
– Вот эту, – указал Аббан на лучшую в стаде.
Откормленный боровок завизжал под ножом. Аббан оставил мужчин заниматься делом, и Заря повезла его обратно в кухню составлять меню.
Во дворе их нашел Хасик.
– Рад видеть, что ты очухался, хаффит. Я не забыл про твое обещание.
Он пребывал в настроении чуть ли не светлом, как будто каждый оскопленный мужчина умалял его личный позор.
– Я всегда держу слово, – сказал Аббан. – Нужны ночь и день, чтобы как следует зажарить свинью.
Хасик кивнул и дотронулся до бриллианта в центре своего кай’шарумовского тюрбана. Внутри была крупинка от кости демона. Когда он заговорил опять, его голос вострубил над домом, двором и овином:
– Объявляю племени Евнухов пост до заката! Любой, кто прикоснется к пище раньше, чем я открою завтрашний пир, лишится не только елдака, но и языка!
– Ты бы вспомнил, чем такие насмешки кончились для меня, – заметил Аббан.
Хасик пожал плечами:
– Настанет день, когда я буду слаб и меня убьет человек или алагай. Но пока я силен и буду насмехаться как вздумается. – Он всмотрелся в ночь. – Их раны уже зажили. Пост и пир помогут им понемногу свыкнуться с новой жизнью.
– Кай мудр, – кивнул Аббан. – Они не забудут эту трапезу.
– Хорошо бы, – ответил Хасик. – Иначе чинки зажарят тебя следующим.
В овине Аббан отключился, убаюканный креслом-каталкой и купаясь в тепле углей и аромате жарившейся свинины. За недели плена он вплотную приблизился к тому, чтобы почувствовать покой и уют.
И это только усилило ослепительную вспышку мучительной