Изображая Чкалова. Аркадий Застырец
в несоразмерной нам громаде,
Непостижимый властвует закон…
И где искать ответ, чего он ради
Над вечностью не нами возведён?
И что он есть? Какие дозволяет
Решения, свободы и права,
Когда миры навеки разделяет
Растущая от взрыва голова?
Где прорасти зерну весёлой веры
В неуязвимость тающих сердец,
Когда лишь неизвестности химеры
Вцепились в края зимний леденец?
Каких еще нам ждать чудес и правил
Каких искать в галактике планет,
Когда Христос воскресший нас оставил
И космонавт сказал, что Бога нет?
Без особого места
Точно ржавые ножи
И тупые свёрла,
Ходят по двору бомжи —
В полусмерти горло
Или горькую со дна
У кирпичной будки
Пьют до полного темна
Грозовой побудки.
Оттого ль черны лицом
Без тепла и дома,
Что скелет их невесом,
А душа весома?
Нет, уже и от души
Мало что осталось,
И в глазах – одни шиши,
Мокрая усталость.
Вспять к себе не повернуть,
Притулившись к сукам,
Умереть, а не уснуть
Под чугунным люком.
Двенадцатая ночь
Прозрачно поутру,
Из бури в утро, прочь!
Брат повстречал сестру
В двенадцатую ночь.
В двенадцатом раю
Сестру увидел брат.
Я вас боготворю,
И герцог тоже рад.
И герцог рад на борт
С Цезарио взойти,
Ему не брат сам чёрт.
Виола, погоди.
Галеры обойдут
Губительную мель,
Всех на закате ждут
Прощенье и постель.
Как простыни, снега —
На куполах вершин,
Иллирии брега —
Под кровом серых льдин.
Оставив мрачный скит
И буковую жердь,
Оливия сразит
Любовью – брата смерть.
Воскреснет брат с утра
И, разбивая лёд,
Как герцога – сестра,
Оливию найдёт.
В двенадцатом часу,
Едва часы пробьют,
Застынет на весу
Обмякший парашют,
Удары, голоса,
Антонио побег…
И с мачты паруса —
Как простыни и снег,
Повалятся, точь в точь
Как снег на сад и дом,
В двенадцатую ночь
Мы все тут оживём.
Данное свыше
Вот вам от ведущего в замок отмычка:
Мы просто привыкли. Всё – только привычка —
К дыханию, зрению, речи и слуху,
Привыкли к рождению звать повитуху,
К рассвету привыкли во имя заката,
К тому, что за всё полагается плата —
За шелест прибоя и грохот вагонных,
За шёпот