Что такое глобальная история?. Себастьян Конрад
му шифру паспорта специальности отнести исследование, посвященное влиянию китайского фактора на социальное и экономическое развитие российского Дальнего Востока в начале XX века?) и вызывает отчаяние аспирантов. Наследие германской университетской системы и советская марксистская модель изучения мировой экономики и политики сделали проект глобальной истории иллюзорно узнаваемым и знакомым разным поколениям историков и интеллектуалов в России. Даже широкой аудитории, не относящейся к историческому цеху, глобальная история может показаться знакомой по памятным эпизодам из рекламы банка «Империал» 1990–х годов.
Однако глобальная история в том виде, в каком ее представляет на страницах своей книги Конрад, – это относительно новое поле исторического знания, которое противопоставляет себя парадигме всеобщей и мировой истории. Диалектика новых вопросов и научного наследия, смена научных парадигм (как и фактор продуктивности интеллектуального контрапункта) всегда присутствует в формировании новых научных школ и направлений. Но сказать, что развивающееся на наших глазах поле глобальной истории является ответвлением всеобщей или мировой истории, означает то же, что редуцировать большевистскую идеологию XX века к идеям Просвещения XVIII века.
Формирование современного поля глобальной истории происходит после затухания эйфории от идеи «конца истории» (окончания холодной войны, распада СССР, казалось бы, полной победы либерализма и свободного рынка) и процессов глобализации как универсальной политической ценности и неоспоримого механизма развития современного мира. Импульс «конца истории», а также запрос на «большую» историю, рожденные в поисках ответов на актуальные вызовы глобального мира, конечно, создавали питательную среду для формирования поля глобальной истории[2]. Но появление специализированного журнала по глобальной истории (Journal of Global History, март 2006), тематические изменения в работе Ассоциации мировой истории (World History Association) и в преференциях грантодателей происходят именно в 2000–е годы. Иными словами, формирование современного поля глобальной истории происходит в момент кризиса нормативной концепции капиталистической и либеральной глобализации. Формирование глобальной истории совпадает с осознанием «неравномерности» современного мира, возникновением очевидных конфликтов и разломов экономического и политического развития, включающих периодичность кризисов капиталистической системы, все более частые войны, участником которых является теряющий вес мировой гегемон, упорное возвращение политизированной религии и конкуренцию разных универсалистских программ и моделей региональной интеграции. Сова Миневры в очередной раз начала свой полет лишь с наступлением сумерек.
Сама книга Конрада является инструментом артикуляции динамично развивающейся области исследований, в которой происходит столкновение различных точек зрения на предмет и подход глобальной истории. Неожиданным образом главный аргумент Конрада заключается в необходимости самоограничения ставшей экспансионистской глобальной истории. Конрад предлагает искать это самоограничение на пути отказа от представления об «омнибусном» характере глобальной истории (все, что происходит в мире, попадает в поле рассмотрения глобальной истории) и взгляда на ее «планетарный» (по силе и масштабе воздействия) характер. Автор книги предлагает собственное прочтение современных дебатов о глобальной истории, описывая данное поле исследований как определенный подход и набор исследовательских вопросов, а не как особый объект (мир или мировые взаимосвязи) исторического анализа.
Глобальная история в прочтении Конрада по-прежнему направлена на преодоление родовой травмы современной исторической дисциплины – изоляционизма национальной истории и методологического национализма (в российском варианте – это государственническая версия российской истории). Однако если канон национальной истории может быть представлен в виде гегелевского тезиса, то подходы сравнительной истории, транснациональной истории, мир-системного анализа, постколониальных исследований и школы множественных модерностей уже явили собой антитезис, показав каждый по-своему пути преодоления изоляционизма национальной рамки. Именно эти подходы автор книги подробно рассматривает в методологическом плане, указывая на их вклад в критику национальной истории и преодоление евроцентризма нововременного исторического канона, а также показывая, как из ограничений каждого из указанных подходов рождаются новые вопросы и перспективы глобальной истории. Особенно важным для российской интеллектуальной ситуации видится предлагаемая автором методология последовательной критики «центризмов» и выявления позиционированности (невозможности «нейтральной архимедовой точки обозрения») исторического источника и перспективы историка (глава 8 «Позиционированность и центрированные подходы»). Характер российской истории часто подталкивает исследователя видеть в евразийском подходе эмансипирующий эффект исторического анализа, освобождающий от ограниченности евроцентричного взгляда. Сходным образом подчеркивание истории нерусских национальностей совсем недавно представлялось принципиальной ревизией прежнего нарратива истории Российской империи и Советского Союза
См.: