Успокой меня. Стелла Грей
пытом…
– И?
– Эта молодая совсем. Каблучищи во… – Диего, мексиканец старой закалки, который всю свою жизнь провел на ферме, вытянул руки вперед, оставляя между ними промежуток размером с мою ладонь, и покачал головой. – И собака с ней странная.
– Какая собака? – совсем потерялся я. – Гувернантка приехала с животным?
– Ну как – с животным? Дрожит что-то мелкое, уши торчат огромные, тявкает иногда злобно так.
– Ты о собаке сейчас? Или о хозяйке?
– Не, хозяйка что надо. Говорю же, каблучищи – во! – на этот раз он почему-то обрисовал пышную грудь. – И глаза красивые. Только здесь чего она забыла – непонятно.
– Сейчас разберемся, кого там принесло с большими ушами, – ответил я, следуя к выходу из конюшни.
Солнце припекало нещадно, угрожая скорой засухой. Скорее бы пошел обещанный синоптиками дождь. Прихватив с гвоздя на стене шляпу с полями, нацепил на голову и вышел на улицу, вдыхая сухой горячий воздух.
И тут же закашлялся, подавившись. Слишком уж неожиданным было увиденное.
Она стояла футах в десяти, громко ругаясь и протирая влажной салфеткой собственный каблук. Вот тако-о-ого размера! Диего на соврал.
В последний раз я видел нечто подобное, когда случайно зацепил по телевизору показ конкурса “Мисс Америка”. Но здесь, на ферме в Канзасе, где ближайший город в сорока милях, а рейсовый автобус раз в неделю, увидеть подобное я не ожидал.
– Дерьмо! – тем временем вещала претендентка в гувернантки, старательно оттирая нечто коричневое от своих туфель. – Что за дыра?!
– Ваф!!! – визгливо вторила ей собачка, трясясь всем телом.
– Дерьмо и есть, – тихо проговорил Диего, выглядывая из-за моего плеча. – Говорю ж, обувь у нее того…
– Неподходящая, – согласился я, складывая руки на груди.
И сама девушка тоже неподходящая!
Глава 1
Элеонора Ридли
Самолет заходил на посадку, а я смотрела в иллюминатор и не верила своим глазам. После ярких огней Нью-Йорка город казался невзрачным. Я любила жизнь, любила движение и ненавидела застой. И вот меня послали сюда, в Уичито, городок на триста пятьдесят тысяч душ.
Наверняка это кто-то из программы защиты свидетелей мстил мне за последний инцидент. Зная, насколько испортился мой и без того не сладкий характер после бесконечных переездов и пряток, они решили засунуть меня подальше ото всех, в самую глушь. Чтобы уж наверняка не вызвала больше никаких проблем.
Самолет выпустил шасси и плавно коснулся посадочной полосы, после чего поехал дальше. Люди вокруг начали переговариваться, радуясь благополучному приземлению, а я с постной миной поднялась, чтобы достать ручную кладь с полки.
– Прошу вас вернуться на место, – тут же разволновалась стюардесса, пристально следившая за порядком. – Как только самолет остановится…
– Да-да, – отмахнулась я, вынув рюкзак и вернувшись на свое кресло. – Понятно.
Девушку перекосило, но она постаралась модернизировать это в приветливую улыбку. Талант! Мне бы ее терпение…
Наконец, спустя еще пару минут, нам разрешили выходить.
Толпа последовала на выход, переговариваясь и двигаясь, словно черепахи. Прямо передо мной шла мама с маленьким ребенком. Тот сидел у нее на руках и смотрел на меня через плечо, показывая язык. Милота, но только со стороны. Сама я детей боялась до ужаса: никогда не знаешь, чего от них ожидать. С виду милый комочек, улыбается беззубо, тянет ручки, а в следующий миг…
Сглазила. Внезапно чихнув, малыш ни с того ни с сего зашелся в крике. Его мать заулюлюкала, остановилась, перекрыв проход, и начала успокаивать свое детище, поглаживая по спине.
Мне стало некомфортно, словно я сама причастна к плачу ребенка. Как-то помочь словом или, тем более, делом тоже не могла – у меня не было совсем никакого опыта общения с маленькими человечками. Я их избегала из-за того самого страха случайно, по незнанию, причинить вред.
Прошло уже секунд двадцать, девушка не сходила с места.
– Извините, может, вы пройдете вперед или просто присядете? – нервно предложила я, желая поскорее сбежать отсюда и забыть о неприятном инциденте. – Я бы хотела наконец выйти из самолета.
– Ох, простите, сейчас мы отойдем… Да, мой хороший? Да, мой сладкий? Ах ты мой милый…
Тут мне стало совсем нехорошо. Дело в том, что я сирота. Своих настоящих родителей никогда не знала, сменила за жизнь четыре семьи, так нигде и не пригодившись, и совсем разучилась воспринимать ласку. Она казалась мне приторно сладкой и вызывала приступы неловкости.
– Мэм, пожалуйста… – тихо проговорила я, наблюдая, как та продолжает тискать своего карапуза и уже явно забыла, что здесь не одна. Пришлось добавить тверже: – Женщина…
– Вот именно! – вдруг негодующе отозвалась та. – А вы как будто не женщина! Неужели не понимаете, что мне нужно успокоить ребенка?!
– Что