Державин. Андрей Тавров
Так огонь ощупывает сам себя, забираясь пламенем за свой затылок, языками между своих ног.
А потом я думал буквами и вещами, я думал про тебя, про серебряные коленки, про то, чтобы делать это, и когда дует ветер, то он лучше делает это, чем это делали мы, вжимаясь друг в дружку, крича и мяуча.
И жирафы и камни делают это лучше, покачиваясь как сосны, выступая из земли как затылки.
Ставь букву в рождение в палате, где сестры и марля, и кровь, и букву в конце, где пение литании и рот земли, поющий свой слог твоим телом.
Сколько можно тянуть этот слог – дольше чем гаснет звезда или столько, сколько нужно дереву чтобы опала осенью ветка?
Пока звучит слог – ветвится твое тело, ветвится как буква, открытая в открытое поле рождений. Барсук сияет нимбом, и мальки расставляют Рахиль как серебряные ложки по всему берегу.
Кто соберет ветки и буквы рождений, звуки и буквы уходов людей и ракушек, смолы и лесов?
Вот! Не зоосад – а они! Слоги и буквы, вжившиеся в людей!
Райская синева, деревья в бескрайнем поле, их немного, а поле бездонно, как зрение затылочной кости сгоревшего заживо.
Но нет больше боли и запаха мяса. В поле бродят, живут и растут, то видимо, то в серебре, то в коже и пламени слова и буквы начала, слова и буквы конца – какой ослепительный зверинец, какой восторг, какие рыдания – ни одного безутешного!
Вот она речь, которую мы не ведаем, как ветер не слышит себя.
Единый всхлип здесь способен породить вселенную зверей, птиц и деревьев, чтобы ему войти в нее обитателем зренья и плоти.
Единый смешок – райские леса с птицей-словом.
Вот он новый Иероним, новый лев, новая азбука!
Бабочка
Марианне Ионовой
Почти что есть
минуя вещи
доносишь весть
помимо речи
вот волк вот сад
вот дрозд и вдох и буква
идут назад
в уста без уст без звука
туда где шум
иссяк дыханья
зайдя за край за ум
за иссяканье
вот выдох вдох
ты телом – тут ты – между
ни тварь ни бог –
уста надежда
на гроб на лоб на крест
прянь недотрога
сгущаясь в луч собравшись в свет
почти что в око
и содрогнется
мертвец вчерашний
вздохнет вернется
живой всегдашний
и пыль вставала
у дальней хаты
скулила бабка
и шли солдаты
зерно всходило
жена рожала
все было там же
где исчезало
лети же тварь –
до букв до рук до твари
зальет янтарь
твой глаз едва ли
глоток ничто
без пальцев арфа
вход в решето
в омеге альфа
Вопрос Мелхиседеку
Листья зачем падают – ответь мне Мелхиседек
пойми непревратно царь мое тело о трех словах
между первыми небо и слепой человек
меж зачем и падают воздух и пустота
Три города в воздухе из препинаний букв
вертятся как листва синью разделены
с утиными криками вместо домов и рук
с звездой вдоль белой чужой спины
листья тишь зачем тишина падают тишина
воздуха голова как рубашка реке близка
и Венера смотрит в хрустальный осколок сна
и три слова крутятся у старческого виска
и пока их не было царь Салима еще не возник
не сложился и мир и паук и Ницше в сети
великий народ на войне переходит в крик
и вовнутрь своих глаз как в белую печь летит
Впрочем человека без имени
От Жанны
в костер волки вошли
западают красными языками
в глазах луна разобрана как вода
по гостиннице Imperial
воздух ходит широкогрудый и кофе пахнет
ветер раскачивает ял и бороду мопассана впрочем
человека без имени как и ветра тоже человека
пустого пустого
пузырьки пузырьки из которых мир состоит
поднимают со дна
палочника