Готфрид Бульонский. Игорь Жуков
нариев для детских телепередач, стихов для кино- и анимационных фильмов. Председатель Партии Пантагрюэлистов России и основатель Общества Беззащитных Поэтов.
Поэт, прозаик, детский писатель Игорь Жуков, признанный лидер ивановского литературного андеграунда, бывшего в 1990-е довольно заметным явлением, последнее время живет в Москве. Впрочем, его физическое присутствие в столичной литературной жизни не меняет уникальности индивидуально выработанного поэтического метода.
Частенько Жукова сравнивают с обэриутами: ирония, абсурд, гротеск его текстов дополняются ситуацией «взрослого» автора, за пределами литературного сообщества более известного как автора «детского». Это сравнение поверхностно: определение линий наследования невозможно по столь расплывчатым параметрам, как вышеуказанные. Обэриутская (опять-таки, надо разделять Олейникова и Хармса, Введенского и Заболоцкого – всё это разные миры и разные поведенческие, творческие модели) линия подразумевает особый тип постапокалиптической метафизики, у Жукова же мир искажен, но не устранен. Предмет его поэзии, в конечном счете, – лирическое переживание, а не онтологическое конструирование или критика бытия, просто это лирика, существующая в пространстве невозможности прямого лирического говорения. Отсюда, быть может, некоторая изоляция Жукова в эпоху утопии «прямого высказывания». Но здесь нет и постмодернистского гиперрефлективного выверта а ля Умберто Эко («я знаю, что ты знаешь, что я знаю»).
Лирика Жукова построена на чистом высказывании, постулировании знака, равного самого себе – и уравненного в правах с иными знаками. Многие тексты Жукова последних лет построены как ряды равноправных суждений: от наивно-бытовых до абсурдистских, от заумных до юмористических, от мрачно-абсурдистских до щемящее-интимных, от афористически-цельных до загадочно-фрагментарных. Каждое из этих суждений стоит на своем месте, они оттеняют, но не отменяют друг друга. Ближе всего это, если уж говорить от традиции, – к дадаистическим коллажам.
В последнее время стихи Жукова насыщенны особой, пронизительной и рагической нотой, так, вроде бы, несхожей с его безумным бестиарием. Но это как раз доведение метода до логической и закономерной стадии просветления: « машина удаляется под флейты затихающие звуки / через два квартала водитель / тоже плачет» .
Мир Жукова – распадающийся, шизоидный, состоящий из разно-контекстных образований. Он населен фантомами и симулякрами, однако эти не-сущности обретают сущностные характеристики, оживают. Даже обыденность выворачивается непредставимой, порой вселяющей ужас стороной: «когда я сражался с котом / пытался ткнуть кошачьим носом / в обделанные им бумаги с буквами / кот становился в 100 раз сильнее / он царапался кусался шипел как тигр / он становился похож на / во все стороны слепо и беспомощно / отбивающегося от опасности ребенка – / как в детском саду 40 лет назад / на прогулке возле неимоверно высоких кустов – / это было невыносимо / мне становилось стыдно / и я просил у кота прощения…».
Инфантильное, эротическое, некротическое сливаются в едином макабрическом танце, одновременно серьезном до болезенности и уморительно смешном, сюрреалистичном и кристально прозрачном.
1
Что-то такое – наверное, блудный сын
Третий Рим обрел третий смысл
(Эпизод истории очередной погони)
Я – человек сентиментальный.
осень – совсем рыжая
но уже почти голая
я поэт
которого интересует людоед
в Коврове – джунгли
в Иванове – хляби
во мне – ты или твое отсутствие
«поднялся ветер
и осенний лист залетел ко мне в окно
как бабочка в июне»
стихи моей дочери
я так скучаю по тебе
что кажется
что тебя вообще нет
бывает время когда укус комара желанен
мой вдох рыжий
и бело-голубоватый
от меня до сих пор пахнет твоим яблоком
это сводит с ума
обе мои головы
расстояние в данном случае приближает
даже сталкивает
ХМ! – это аббревиатура
я смотрю на твою фотографию
на ней твое горло дышит
Роберт Плант в песне «Гэллоу Поул»
твердит то же самое что
мадам