Дилетантское прощание. Энн Тайлер
хотел пройти на веранду и поработать – отредактировать рукопись, которую прихватил из издательства. Однако в гостиной вдруг сбился с курса, отклонившись к дивану. Я присел на него, еще разок простонал, а потом выронил рукопись на пол и улегся, вытянувшись во весь рост.
Вы же знаете, как простуда откликается на горизонтальное положение. Тотчас заложило нос. Голова налилась свинцовой тяжестью. Я надеялся вздремнуть, но все что-то мешало. Всегдашний беспорядок в гостиной – побуревший яблочный огрызок на журнальном столике, куча выстиранного белья, сваленного в кресло, газеты на диване, не позволявшие вытянуть ноги, – теперь жутко раздражал. Какую-то часть моего мозга вдруг обуяла активность, я мысленно вскочил и занялся уборкой. Даже притащил пылесос. И наконец-то вывел пятно на коврике перед камином. Тело мое, безвольное и хворое, покоилось на диване, а мысль безостановочно сражалась с бедламом, никак не исчезавшим. Это жутко утомляло.
Однако время как-то умудрялось течь: когда позвонили в дверь и я глянул на часы, было уже за полдень. Я закряхтел и потащился в прихожую открыть дверь. На пороге стояла наша секретарша Пегги в обнимку с магазинным пакетом.
– Ну как, не лучше? – спросила она.
– Немного лучше.
– Я принесла тебе суп. Мы так и знали, что ты не станешь возиться с обедом.
– Спасибо, но я…
– Холод – потчуй, жар – мори! – пропела Пегги и, локтем толкнув дверь, вошла в прихожую. – Все вечно путают, что потчевать, а что морить. Потому что забывают о сослагательном наклонении этой конструкции. Сработает что-нибудь одно, ибо если ты потчуешь холод, тогда моришь жар, что нам, конечно, и требуется, и наоборот: если моришь холод, тем самым подкармливаешь скверный жар.
Пегги уверенно прошла в дом; она из тех женщин, кто в любой ситуации знает точно, что для тебя лучше. Совсем как моя сестра. Только Нандина неуклюжая верзила, а Пегги – сдобная блондинка в кудряшках и ямочках, этакая золотисто-розовая поклонница кружевных вещиц из комиссионки. Она мне нравилась (мы вместе учились в начальной школе, почему, собственно, отец и взял ее на работу), но мягкость ее обманчива. Не просто секретарша, она цементировала нашу контору. В ее выходной день у нас все разваливалось, мы даже не могли найти степлер. Вот и сейчас, бесшумно шагая в туфельках китайского шелка, она безошибочно направилась в кухню, хотя прежде никогда там не бывала. Я плелся следом и бормотал:
– Я не голоден, правда. Совсем не голоден. Мне бы только…
– Ложечку-другую томатного супа-пюре? Или куриной лапши?
– Ничего.
У меня вышло «нидево». В самый раз рекламировать средство от насморка.
– Нандина ратовала за суп, а я – за лапшу, поскольку в ней много белка.
– Нидево! – повторил я.
– Ладно, тогда просто чай. Мой особый волшебный чай от ангины.
Пегги поставила пакет на столешницу и достала пачку чая «Констант Коммент».
– Я взяла без кофеина, чтобы ты спал хорошо. Потому что сон, знаешь ли, лучшее лекарство. – Следом появились лимон и баночка меда. –