Рассказы о новомучениках и подвижниках Российских. Наталия Черных
и врагов, своих и чужих, добровольно нанесла себе глубочайшую рану. Глубинные механизмы защиты от боли совершенствовались; чтобы не сходить с ума, нужно было отвыкать чувствовать, заставлять себя верить, что ничего страшного не происходит. Эти механизмы и сегодня выталкивают неудобные темы, покрывая забвением и мифами любую правду, от которой может стать больно, не дают думать слишком много о неприметных, обычных людях, сумевших вопреки всему остаться верными себе и Христу.
Наших предков, которым выпала доля умирать, убивать, жить и выживать в революциях и войнах, среди коллективизации, геноцида и репрессий в тюрьмах, лагерях и ссылках, окопах и землянках, в бараках и номенклатурных сталинках, отделяют от нас не сотни лет. И хоть трудно представить себя на их месте, и не дай нам Бог на нем оказаться, уже не можем мы оправдывать себя другими временами, другими нравами: эти люди – наши современники. Жившие в наших городах и весях, в наших домах, ходившие теми же дорогами и ездившие тем же транспортом. И среди миллионов тех, кому было проще и легче закрыть глаза и не видеть, нашлись лишь немногие, кому Христос оказался ближе всех благ земных.
Осмысление подвига новомучеников и исповедников – это не только еще один повод перебороть вековую боль и заглянуть в себя, в недавнюю историю своей страны, где в повседневной рутине переплелись судьбы палачей и их жертв. Пусть не все герои этих рассказов прославлены в лике святых и порой так обыденны их поступки – их жизнеописания дают нам, современным людям, возможность почувствовать Христа совсем рядом.
Часть 1
Вихри враждебные 1905–1927 гг
Глава 1
Тучи собирались
Когда Перов писал «Чаепитие в Мытищах», вряд ли ему открыта была глубина будущего, полного тревог и отчаяния. Художник рисовал православную страну, где служители культа почитаемы, даже ленивые и малограмотные. Картина вышла грозная и трогательная одновременно. Мытищи! Кто не знает, что в Подмосковье это самый знаменитый город! В прошлом – важнейший торговый узел, ворота столицы. Мыть – плата, таможенная пошлина.
На картине – вечер, у стола – батюшка с чашкой чая. Не решил еще, слишком горячий чаек или нет. Все хорошо. Все на местах. Обличение нечестивого священства? Так оно всегда было, а мы, Бог милостив, живем при православном государе. Бунтовщиков не раз наказывали, да и сам Господь поможет их наказать. На рясу владыки пошло восемьсот рублей, только на материю: шелк. Ненависть мужиков? Таку них жизнь тяжелая. А будут молиться – будет и на сердце полегче.
Однако тучи собирались.
Детство Иосифа
В то, что мама не умерла, Ваня верил. Нет, не так – он знал, что мама не умерла. Ее молитвы расположили сердца ротных солдат к мальчику, потому Ваня и называл себя, даже став владыкой Иосифом, сыном полка. Нравилось ему это прозвище. Уныния никогда никакого, только дисциплина и бодрость тела и духа. Хотя надо бы сказать, что Ваня – сорвиголова, но кто ж из мальчишек не сорвиголова?
Ване было три года, когда умерла мама. В доме вдруг повисла сероватая тишина. То плеск, будто стыдится вода чего-то. То хлопчатая бумага шелестит, то женщина тихо и скоро пройдет в комнату к маме, несет новое платье. Про новое платье Ваня понял: мама уедет, как говорила, надолго. Ну, все уезжают, когда умирают. А для такой поездки, конечно, нужно новое платье или хотя бы чистое. Маму собрали, вынесли на улицу и понесли в гробу к кладбищу. Ваня влез на плетень и смотрел-смотрел не отрываясь, как несут. Запели «Святый Боже». И такое чудо! Вроде бы плакать надо, а вокруг тишина и радость. Ну почему тишина, когда вон поют? Громко поют. А все-таки – тишина.
Отец после того, как мамы не стало, ходил весь посеребренный. Видно было, что человек в печали. Хотя вряд ли Михаил Чернов рассказывал кому-то про свою печаль. Да, умерла дорогая супруга. А жить надо. Вон Ванька босоногий, один-одинешенек. Да солдаты вокруг. Могут и плохому научить мальца. Но в глубине души не верил, что научат плохому. Рота была из лучших в 161-м Александропольском полку. Седьмая рота. «Мои детские уши слышали в солдатских казармах все, – рассказывал владыка, – но, по милости Божией, никакая зараза ко мне не пристала»[1].
У солдат были открытые, доверчивые лица. Молодые большеглазо смотрели в распахнутый мир, надеясь получить в жизни дары, воину причитающиеся. Кого-то ждала в селе красавица невеста, кого-то – мать. У кого-то на груди красовался ранний Георгиевский крестик. Пожилые солдаты походили на монахов. Ваня, уже став взрослым, понял, что именно на монахов похожи пожилые солдаты. Бесстрастники. Они были по-особенному опрятны, но этой земляной воинской опрятности молодые пока понять не могли. Ваню любили и баловали все – и молодые, и пожилые. Подкармливали: кто – хлебом, кто – лакомством, подбрасывали вверх, устраивая «качели». Руки пожилых все же больше походили на мамины руки, а почему? Темные, в царапинах, грубые. Но вот – походили. Теплотой. Лаской. Любовью.
Внешне Ваня напоминал мать: славянское личико, невысокий ростом живчик. Отец – из семьи старообрядцев, неторопливый. А Ваня вышел шустрый – выдумщик и егоза. И все же Ваня хорошо помнил маму. Считал,