Хрустальный замок. Роман. Рассказы. Алексей Савченко
и мы оказались людьми чужими и далёкими друг другу…
Но тогда оба мы стояли перед директором, дрожавшие и напуганные, и это запечатлелось в моей памяти навсегда.
– Кро-ва-вый по-це-луй, – произнёс насмешливо директор, оглядывая меня с ног до головы.
Словно шесть свинцовых пуль – по числу слогов – вонзились в моё сердце, и я поистине чудом устоял на ногах.
Потом рука директора с силой опустилась на стол. Я будто сквозь сон услышал его тихий голос:
– И ты, Брут…
Не помню, что ещё говорил наш директор. Помню только своё смятение и… слезы – да, слезы, тут уж ничего не поделаешь. Нас отлучили от школы на три дня. На четвёртый, рано утром, мы снова явились, но уже с родителями. Моей матери нет сейчас в живых, моей любимой, моей бесценной…
Сколько огорчений я ей доставил, сам того не желая, сколько слез. Наши взгляды на жизнь глубоко расходились. Главной причиной её недовольства были мои литературные занятия – она раскаивалась, как она раскаивалась, что в детстве сама усаживала меня за книги! Я не оправдал её надежд, не стал «великим человеком», я сделался обыкновенной библиотечной крысой, с жадностью пожирающей все, что попадалось в руки. Это потом только пришло сознание того, какая книга хорошая, а какая плохая, что тобой написано хорошо, а что плохо.
Спустя много лет мама моя сказала мне:
– Мальчик мой, ты не стал тем, кем я хотела тебя видеть. Не знаю, хорошо ли я делала, когда приучала тебя читать.
Нет больше моей матери, но жива во мне память о ней. И теперь, когда на улице ночь, поздняя ночь и на небе сияют миллионы звёзд, а луна в небе так спокойна и величава, я, даже, обременённый заботами и усталостью, могу смотреть в небо и думать и верить, и верить, что земля – это корабль, празднично разукрашенный, с миллиардом, целым миллиардом родных мне людей на борту.
Глядя на звезды, даже в самые горестные для меня дни, я повторяю – жизнь прекрасна. И это сплошь покрытое цветами дерево и эта даль – опьяняюще прекрасны. Они придают мне силы, и мне хочется воздать хвалу родившей меня матери.
Научив меня читать книжки, ты научила меня любить жизнь, – если бы слышала это, мама.
Мои «левацкие» настроения
Она жила за нашей школой. Звали её Сона. Она не принадлежала к числу моих знакомых и не входила в число постоянных гостей Роббера, собиравшихся у него дважды в месяц.
Говорили, что она невеста Тороса – студента французского колледжа. С Торосом мы встречались иногда в доме у Робера.
Наша группа – Робер, я и Перч Фазлян из нашей школы – решили наряду с литературным кружком основать ещё и театральный и начать сразу же с серьёзных вещей… с Шекспира, скажем. На меньшее мы не согласились бы, ведь мы были уже прославленные «знатоки» искусства.
Со временем конфискации нашего «Океана» прошло уже два года. Теперь у нас была своя легальная газета «Двадцатый век», которую