Хрустальный замок. Роман. Рассказы. Алексей Савченко
к ним. Что делать? Как истолкуют моё отсутствие? Трус, скажут все, трус и предатель. Тут я не выдержал и заревел во весь голос.
– Прекрати сейчас же! – сказала мама.
– Пойду! Пойду на улицу! – твердил я, захлёбываясь.
– Ах, ты ещё и кричишь? Ну-ка, проходи, быстро!
Строгой и неуступчивой была моя мама, и её «проходи, быстро!» значило, что мне надо проследовать в наш дровяник, «в гости к мышам». Ужаснее ничего не могло быть. Я панически боялся этих визитов к мышам.
– Нет, мамочка, – заревел я ещё сильнее, – прости меня…
– Пойдёшь ещё на улицу? Пойдёшь?
– Да… да… да-а-а…
– Скажите, какой упрямый! Ну-ка, проходи, быстро!
И потащила меня в дровяник, втолкнула и заперла на замок.
– Мамочка, хорошая моя, любимая, – взмолился я в ужасе, – выпусти меня, мамусенька, не пойду больше на улицу, открой дверь…
Долго я призывал маму сжалиться надо мной, под конец устал, замолчал и, не обнаружив мышей, почувствовал даже некоторое удовлетворение при мысли о том, как жестоко я наказан.
О, что это была за сладкая боль во имя чистейшей, невинной детской любви! Сколько слез было пролито в далёкие безмятежные дни моего детства. Пройдут годы, и Кристина, подобно героиням виденных нами фильмов, узнает обо всем этом, узнает о наших мучениях… Лишь бы узнала, лишь бы она узнала, даже если не пойдёт за меня замуж…
– Ах, Кристина, Кристина…
Отступление
В последние дни я переживал много унижений и потрясений. Мама была неумолима. Отныне улицы для меня не существовало. От стыда я не осмеливался даже к окну подойти. Спрятавшись за занавеску, с тоской глядел я на проходившее мимо нашего дома «войско». Христо то и дело задирал голову и с любопытством смотрел на наши окна, и хотя я и знал прекрасно, что за укрытием меня не видно, каждый раз я невольно отскакивал от окна.
Не помню, на третий ли, на четвёртый ли день моего домашнего заключения в дверь к нам постучали. Открыла мама, и я услышал, как Христо спросил обо мне. Мама ответила, что я ни разу больше не покажусь на улице, что мне надо заниматься уроками и что она не желает видеть меня рядом с такими испорченными мальчишками, как он, Христо. Я почувствовал, как жестоко обидели моего друга, и сам в свою очередь оскорбился и собирался уже зареветь, да вовремя сообразил, подбежал к окну и позвал: «Христо!».
Христо обернулся – на лбу у него была белая повязка. Я забыл все, что хотел сказать в своё оправдание, и сделал ему знак рукой: мол, что это с тобой? Он как будто ждал этого вопроса.
– От вчерашнего сражения, – сказал он небрежно, как и подобает говорить истинному герою.
Каким ничтожеством почувствовал я себя в эту минуту! А он продолжал:
– Лупили они нас – у Мило все руки и ноги в крови были, ты бы видел! Но им тоже досталось, особенно этому самому Рауфу.
Но тут в комнату вошла мама.
– Марш от окна, – рассердилась она, – быстро! Ты что, не слышал? Я запретила тебе разговаривать с ними!
Я оторвался