Хрустальный замок. Роман. Рассказы. Алексей Савченко
наш день) к нам приходили наши соседи и обязательно – семья Сатеник.
Вначале это были мучительные часы для меня. Сидеть при гостях чинно, вести себя как взрослый – что может быть скучнее! Я бредил в эти минуты улицей, свободой, сражениями. И как я ликовал, когда среди наступившего вдруг молчания в окна врывались с улицы шум и крики…
Какое было бы счастье освободиться от всех этих церемоний, от тошнотворной атмосферы лести вырваться и вместе с Христо помчаться к морю и долго смотреть на лодки, парусники, пароходы; дышать опьяняющим морским воздухом и мечтать о будущем; различать флаги на чужестранных судах, разговаривать о Кристине. Потом купить арбуз и, поделив его, уплетать так, чтобы сладкий сок тёк по рукам, а потом небрежным движением, размахнувшись, забросить арбузную корку далеко в море, в глубокую-глубокую синь, и услышать всплеск воды, и под конец лихо прицепиться к трамваю и ехать на подножке, упиваясь своей смелостью, – билетов мы никогда не покупали.
И, конечно, тратить, тратить не раздумывая, сорить деньгами направо-налево, «промотать» все собранные для этого случая капиталы, до последней монетки.
А сейчас? Сейчас я вынужден был сидеть паинькой рядом с гостями, слушать нескончаемые сплетни и длинные скучные истории.
– Какой чудный мальчик! Вот если бы и наш Вачик был таким, – сказала однажды одна из дам.
И тут все стали превозносить мою воспитанность и всякие другие подобные качества.
В эту минуту с улицы донеслось громкое:
– Пеламион! Пеламион! Э-эй, Пеламион!..
И мать Сатеник почему-то сказала:
– Этот паршивец Христо все здесь оскверняет…
– Господи, а мать-то, мать, – сейчас же откликнулась другая гостья. – Каким ещё может быть сын у подобной матери!
– Не говорите, – подхватила третья, – это просто позор для нашей улицы.
– От случайного рыбака. Хорошо ещё – такой уродился…
– Бросили они друг друга, что ли?
– Муж, говорят, скрывается в Греции, политический беженец, а она тут с другими шуры-муры разводит!
– Говорят, здешнее правительство выслало его, как греческого подданного. Словом, подозрительная семейка. О, как вы умно поступили, мадам, запретив своему мальчику дружбу с Христо. Эти люди ещё ославят наш квартал.
– К ним все время ходит полиция, – вставила моя мама.
– Какой ужас!
– А знаете, – захлёбываясь от восторга, еле проговорила одна соседка, – третьего дня Шувкра-ханум поймала своего мужа с биноклем: он смотрел в спальню Евдоксии, ночью!
– Не может быть! – ахнули все разом.
А мать Сатеник сказала:
– Как же, им ведь нравятся «такие».
– Пеламион, Пеламион! – отозвалась улица.
– Слышали про Ахмета-эфенди?
Я ничего не понимал, это были грозные и суровые слова: полиция, беженец, правительство… бинокль.
Все же мне делалось обидно за Христо и за мадам