Венеция. Анатолий Субботин
нтимные места. А что такое кровать, как не интимнейшая часть комнаты?!
Стены, хотя не столь стыдливы, но тоже были прикрыты. Гобеленами. Потолок украшала цветная мозаика. Что за черт! И только остановив взгляд на люстре венецианского стекла, Бутафорин вспомнил: он в Венеции. Прилетел вчера на лайнере и совершил посадку (он сел и несколько раз попробовал задницей матрас) весьма мягкую в отеле “Сибарит”. Сбылась мечта литератора! Признание, цветы, улыбки. Обещали много публикаций и гонораров. А пока – бесплатная путевка в лучший город Средиземноморья.
И новоявленный классик, облачась в турецкий халат, пожелали принять душ. Однако такового не нашлось. Унитаз был, а вот ванной или хотя бы простого рукомойника – ни намека! Странный номер! – подумал Бутафорин. Надо спросить у прислуги. Возле универсального столика, за которым можно было есть лангустов, пить горечь измены, писать челобитную Папе Римскому или “Доктора Фауста”, выписывать кренделя, играть в русскую рулетку или с огнем, спать, уронив голову, или с женщиной негроидной расы, говорить по УШАМ и на санскрите, – возле столика, говорю, из стены торчал шнурок в виде русой косы с голубым бантом на конце. А под косою – надпись на французском: Дерни, деточка, за веревочку, дверь и откроется! Бутафорин французского не знал, но за веревочку на всякий случай дернул. Дверь открылась и вошла горничная.
– Мне бы умыться, – сказало литературное светило, и, вспомнив, что горничная не русская, поводило у лица ладонями.
– Сию минуту, господин, – ответила прислуга на хорошем русском, и протянув руку в коридор, щелкнула пальцами. Вошел рослый турок, отворил окно, снял с Бутафорина халат, и пока тот машинально пытался скрыть от дамы характерные особенности адамова костюма, сгреб его, Бутафорина, в охапку и выбросил на улицу.
Не х… себе! – чуть не вырвалось у Петра Петровича, да помешала вода, под которой он очутился. Он вынырнул. Разгневанно, растерянно, тяжело дыша. Что это? Нападенье или шутка, сон или явь? Однако купанье освежило. А открытие того, что он не одинок (из многих окон отеля и соседних зданий вылетали такие же адамы и евы), успокоило Бутафорина. Значит здесь так принято. Их нравы. Впрочем, действительно, зачем водопровод, когда вода под боком каждого дома? Чистая, прохладная, зелененькая! Лень спускаться самому – спусти с балкона ведро на веревке. И опять же экономия: соли не надо! Рациональные люди, эти потомки Понтия Пилата. Что и говорить, умеют умываться!
Их гость разводил перед собой руками, разгребал воду. Ее хватало. Венецианский залив слегка волновался. Всякий раз, оказавшись на гребне очередной волны, Петр Петрович видел купола собора Святого Петра, сияющие в брызгах солнца. Ему припомнилось:
Соборы средь морских безлюдий
в теченье музыкальных фраз
вздымаются, как женщин груди,
когда волнует их экстаз.
Без сомненья автор этих строк Теофиль Готье тоже здесь умывался. Не на этом ли самом месте? Больше века назад.
Улочка впадала в Адриатическое море. В трехстах метрах от отеля подстерегал простор. Корабли там блуждали. Вдруг один из них – трехмачтовая каравелла – втиснулся в улочку. Большой, обросший. Жерла пушек, которыми ощетинились борта, едва не касались зданий. И – вот те на! – “Веселый Роджер” страшно улыбнулся Бутафорину с развернутого ветром флага. И недобрые лица с кинжалами и пистолетами в зубах – для полноты картины.
Начинается! – подумал Петр Петрович. Похоже, здесь каждый день маскарад. Вместе с другими, совершавшими водные процедуры и вспыхнувшими восторгом любопытства, он поплыл навстречу старинному чуду. Поплавки голов и пираты приветствовали друг друга. Первые – смехом и криками “ура”. Вторые – пальбой из пистолетов. Хорошая мишень – голова, качающаяся на волнах! Сразу ясно, попал или нет. Матросы как будто иногда попадали. Мишени исчезали под водой. Вот ведь подыгрывают! – добродушно усмехнулся Бутафорин. Но улыбка не задержалась на его губах, поскольку на месте близ нырнувшей головы появилось красное пятно. Кровь! Нет, не может быть! Нет, тут что-то нечисто! На всякий случай от корабля подальше. И он устремился обратно, стараясь лишний раз не высовываться. Пуля просвистела ему на ухо о том, что он поступил правильно.
Тем временем каравелла подошла к отелю. Увидев громадную вывеску “Сибарит”, пираты взорвались от негодования. “Уюта нет, покоя нет”! С этим принципиальным кличем они дали залп из всех пушек обращенного к зданию борта. Клич – на английском, залп – почти в упор. Как с перебитыми ногами, дрогнул многоэтажный отель и рухнул многоэтажный отель, погребая под собой агрессора.
2
К опущенному в воду Бутафорину подплыла красивая брюнетка.
– Солоно! – сказала она. – Не плачьте, лучше плюньте.
– Мне негде жить, – сказал поэт и по совместительству прозаяц. – Мне нечего есть. Мне не во что нарядиться, и главное: у меня нет бумаги и шариковой ручки. И даже вил у меня нет, чтобы писать на воде.
– Вилами пишет только Нептун. А жить ты можешь пока у меня. Поплыли. Моя квартира неподалеку. Но прежде надень вот это. А то задохнешься с непривычки.
Девушка