Возвращение. Майрон А Готлиб
время писания картины составило минут сорок. За пять минут до ее завершения я все еще не имел представления, что художник изображает и в некоторый момент уже был готов к Бальзаковскому Неведомому Шедевру2, начиная сомневаться в ясномыслии изображателя. С равным успехом, изображенное на холсте могло быть уличной толпой или сосновой рощей, лошадиными скачками или битвой под Ватерлоо. Через пять минут картина завершилась в двух альпинистов в связке на вертикали. Я упросил маму купить картину. Ценность ее для моего детского сознания была безмерной.
Изображение на полотне казалось пирамидой. В основании затаились всевозможные тривиальные и немыслимые изображения реальных и фантастических форм и цветов, созревших в мозгах гениев и шарлатанов всех времен и культур. Вершиной стало завершенное изображение. На гранях отпечатались следы спирали восхождения к венцу. Все, что мне оставалось – начинить внутренность пирамиды работой мысли, сознания и подсознания художника на пути его подъема от подножия пустого холста к ее вершине-завершению.
В эскадре моих неумений рисование всегда было и по сей день позорно остается флагманом. Вероятно, поэтому череда глаза-руки-кисть-полотно всегда магически привлекала неудовлетворенное любопытство и ненасытную потребность заполнить вакуум неумения и незнания анализом и наблюдением. Если я не предназначен делать это, то хотя бы знаю, как это делают другие.
В первых сценах той истории она, семнадцатилетняя, на четыре года взрослее меня, была моей старшей сестрой, сильной, бесстрашной, умудренной опытом. С каждым годом разница сокращалась, пока окончательно не стерлась. И это уже не она, а я выживал в Вагоне. С того момента, когда я перерос ее, она начала превращаться в одинокую, напуганную, беззащитную девочку.
Пять лет в моем мозгу и памяти складывалась пирамида Вагона – не картины, а реальной жизни.
Слушая, я не задавал вопросы. Так она инструктировала меня.
«Ты не задаешь вопросы книге, которую читаешь, и фильму, который смотришь. Если есть что спросить, спрашивай себя. Если желаешь додумывать, не сдерживайся. Если домыслы будут противоречить позже услышанному, прилаживай их к фактам. Будь не слушателем этого повествования, а вместе со мной его творцом».
– Я буду делать в точности, как ты говоришь, но объясни, чем этот рассказ отличен от всех других, почему я всегда могу задавать вопросы, но только не в этот раз, – спросил я
– Это произошло, когда мне было семнадцать. Я не была готова к происходящему тогда, не готова и сейчас. Я не выбирала эту историю. Она выбрала меня. Я буду рассказывать тебе ее так, чтобы ты мог понять, но, главное, почувствовать. Я не знаю, сколько лет понадобится, чтобы поселить тебя в ней. Обещаю только: когда я закончу, все твои вопросы найдут ответы.
Я расскажу события Вагона, не как они складывались в моем сознания адаптированными и редактированными лоскутками, а какой она живет во мне сегодня.
Это не история складывалась в моем
Неведомый Шедевр – В новелле «Неведомый Шедевр» из серии Философские Этюды Бальзак описывает великого художника Френхофера. Десять лет Френхофер корпит над портретом обнаженной куртизанки Екатерины Леско и никому его не показывает. В эту работу он вложил все свое мастерство, все тайны искусства, которые ему некогда поведал гениальный Мабюз. Френхофер сетует, что не может найти во Франции подходящую модель для того, чтобы завершить работу своей жизни. После некоторых колебаний начинающий художник Пуссен предлагает ему писать обнаженную со своей возлюбленной – Жилетты. Оценив красоту Жилетты, Френхофер принимает предложение, а Пуссен в награду за услугу получает разрешение увидеть его шедевр. На холсте перед ними – абстрактное нагромождение цветовых оттенков. Лишь в углу они с трудом различают фрагмент женской ножки. Очевидно, старик так увлекся деталями, тонкими переливами цвета, что напрочь потерял идею целого.