Метро 2033: Пифия-2. В грязи и крови. Сергей Москвин
поношенная одежда. Присмотревшись к незнакомцам более внимательно, Гончая изменила мнение об их лицах. Для людей, которые не привыкли улыбаться, у этих физиономии скорее можно было назвать веселыми. Рыжий проводник понял это даже раньше спутницы.
– А че празднуем? – спросил он, подсаживаясь к костру.
– Скелет проставляется, – объявил его недавний собеседник и ткнул пальцем в соседа слева, потом взглянул на помятую алюминиевую кружку, которую держал в руке, и уточнил: – А по какому поводу, кстати?
– Тебе не все ли равно? – ответил тот. – Пей давай.
Он действительно напоминал оживший скелет – если не телосложением, то своим очень бледным лицом, на котором контрастно выделялись темные глаза с неестественно расширенными зрачками.
В руках Скелета тут же появилась металлическая фляга, из которой он принялся щедро наполнять подставляемые сталкерами кружки. Хватило и на долю Рыжего, и даже Гончей кто-то протянул полную до краев посудину.
– За удачу, – предложил Скелет и поднял вверх свою внушительную флягу.
– За удачу, – отозвался кто-то. Остальные выпили молча.
Гончая тоже поднесла кружку ко рту.
– Прости меня, Майка. Прости, любимая, – прошептали ее сухие растрескавшиеся губы. – Пусть там, где ты сейчас, тебе станет легче.
Она знала, что это невыполнимое желание, – не станет ее мертвой дочери легче, нигде (никогда!) не станет, потому что повсюду: и в этом мире, и в том, другом, – одна и та же бездна.
Гончая зажмурилась и, не отрываясь, выцедила до дна предложенное угощение. Сивушное пойло не принесло облегчения, но она на это и не рассчитывала. К боли в сердце прибавилась горечь во рту. «Хоть что-то новое», – подумала девушка и открыла глаза.
Мужик, недавно расспрашивавший Рыжего, лежал на полу, рядом валялась его пустая кружка. Сам проводник раскачивался из стороны в сторону и очумело тряс головой. Еще трое сталкеров тоже распластались возле костра, и только Скелет сидел прямо и неподвижно. Потом он повернулся к Рыжему и ударил его своей железной флягой в лоб. Тот на мгновение замер, словно о чем-то задумался, и с протяжным «ох-х-х» опрокинулся на спину. Скелет удовлетворенно кивнул и начал подниматься на ноги.
Он вставал очень медленно. За это время Гончая могла, наверное, раз десять проломить ему череп пружинной раскладной дубинкой, которую подобрала на месте гибели дочери, но почему-то этого не сделала. Возможно потому, что руки налились свинцом, а ноги будто приросли к полу. Когда-то с ней такое уже случалось, но она никак не могла вспомнить, когда и где.
Скелет все-таки поднялся на ноги, окинул застывшую перед ним девушку оценивающим взглядом и сказал:
– Падай, ты тю-тю.
«Что значит “тю-тю”?» – подумала Гончая и упала.
Ревущее пламя несется навстречу. С каждым мгновением огненный вал все ближе и ближе. От него нет и не может быть спасения. Гончая это знает, и ее висящая над пропастью дочь, которую она держит за руку, тоже знает.
«Мама».
«Майка».
«Люблю