Избравший ад. Татьяна Борисовна Альбрехт

      Оставь это все, забудь!

      Не стоит губить себя!

      Но выдержишь горький путь,

      Безмолвствуя и скорбя.

      Боль хуже тебе стократ

      О людях, чья жизнь во мгле.

      И ты выбираешь Ад,

      Надежду даря Земле.

      Глава 1

      Боже мой! Я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения.

      Пс. 21: 3

      1

      Иуда стремительно шел по улицам Иерусалима, проворно пробираясь сквозь пеструю толпу. Город привычно шумел и волновался: торговцы и покупатели, прохожие и праздные гуляки кричали, суетились, ссорились, торговались, превращая душные улицы в один большой базар. Было за полдень. Несмотря на осень, солнце пекло немилосердно. Город обволакивал удушливым зноем, отдавая жар, накопленный камнями, воздух, пропитанный смрадом пота, дымом многочисленных жаровен, был настолько плотным, казалось его можно пощупать руками.

      Ничего этого Иуда не замечал. Раздражение все еще бурлило в нем, юноша шел, не разбирая дороги – искал успокоения среди всеобщей суеты. За два месяца по возвращении из странствий это была уже восьмая крупная размолвка с родителями. Каждый раз разговор был об одном и том же и заканчивался ничем: Иуда хлопал дверью и уходил бродить по городу.

      Налетев на очередного прохожего, юноша замедлил шаг и огляделся. Он оказался возле Храма¹, мраморно-золотая громада нависала над ним массивностью колонн и зубцами чешуйчатой крыши, в ушах звенел пронзительный крик храмовых торговцев и менял. Губы Иуды невольно скривились в пренебрежительную усмешку: он терпеть не мог этих суетливых прилипал, убивающих всю торжественность Скинии². Юноша поспешил миновать это место.

      Скоро он оказался у Яффских ворот. Как всегда здесь толпился народ, но шума и бестолковой суеты было меньше, чем на площади. Остановившись перевести дух, Иуда оглядел окрестность и заметил притулившуюся в укромном проулке харчевню, откуда исходили манящие ароматы жареного мяса и приправ. С удивлением ощутив позыв голода, юноша взглянул на солнце: был второй час по полудни. Машинально убедившись, что кошелек на поясе не пуст, Иуда уверенно вошел в приветливо распахнутую дверь.

      Час был неурочный, и небольшая комната оказалась совершенно пустой, что, впрочем, его обрадовало. Хозяин – маленький дородный еврей с красным добродушным лицом, обрамленным остатками седоватых кудрей – опытным взглядом оценил внешность посетителя и приветливо устремился навстречу. Иуда дружески кивнул ему.

      – Добро пожаловать! Садись в тень, там прохладнее, – трактирщик указал на стол в глубине зала.

      – Непременно, – юноша последовал приглашению, огляделся. – А у тебя уютно, хозяин.

      – Благодарю за доброе слово. Что желаешь?

      – Холодного вина, лучшего что есть, и что-нибудь на закуску.

      – Один миг с твоего позволения, – живо откликнулся трактирщик.

      – Даже два, если хочешь, – слегка улыбнулся Иуда.

      Хозяин исчез в глубине заведения, юноша, облокотившись на стол, стал рассеянно разглядывать толпу на улице, предаваясь невеселым мыслям. С момента возвращения домой отношения с родней, и раньше не самые простые, совсем испортились. Родители не давали ему покоя, пытаясь заставить заняться карьерой. Отец грозил женитьбой, дядя неустанно старался устроить выгодные знакомства. Но при одной мысли обо всем этом Иуду охватывала невыносимая тоска. Картины дальнейшего процветания в качестве левита³, книжника⁴ или чиновника, приводили его в ужас и вызывали почти физическое отвращение. Он знал, что скорее сбежит из дома, чем пойдет по такому пути.

      Мысль о том, что в семье ему не место, в последнее время все чаще посещала его. Сначала становилось страшно, но потом он заставил себя спокойно оценить эту возможность, и даже порадовался ей, однако решиться пока не мог.

      – Попробуй. Это мое лучшее вино.

      Бодрый голос трактирщика прервал поток его мыслей. Толстяк истово протягивал ему чашу, в которой плескалась рубиновая влага. Иуда вдохнул аромат, сделал глоток, удовлетворенно кивнул.

      – Неплохо! Лет пять выдержки, не местное?

      – О! Господин, я вижу,