Апокриф. Владимир Гончаров
риятия отдельных людей, их пристрастиями, эмоциями и даже сугубо меркантильными интересами. По прошествии более или менее длительного времени в работу вступают несовершенство памяти, ошибки каких-нибудь переписчиков, тенденциозность хронистов. А там, глядишь, пошла и прямая фальсификация ради удовлетворения чьих-либо политических нужд. Потом все это кривое зеркало утверждается в хрестоматийной литературе и принимается целыми поколениям за чистую монету. И ничего! Работает. И пусть работает.
А это? А это – так, для себя…
Брали нас с большой помпой, под телекамеры и комментарии журналистов правительственного канала в прямом эфире. Зрелище, правда, получилось до обидного коротким. Длительность и напряжение действию могло бы придать хоть какое-то сопротивление с нашей стороны, но ничего такого не случилось. Даже если бы нападение не было внезапным, мы ничего не смогли бы противопоставить хорошо организованной вооруженной силе. Об Острихсе и говорить нечего. Он к любому насилию испытывал отвращение, а драться вовсе не умел. Просто не представляю его в таком качестве.
Тем не менее сценарий действа по желанию тех, кто все это придумал, предусматривал именно штурм. Публике тогда пытались внушить, что в той самой квартире засели опасные заговорщики и террористы.
Никто нам не предложил, хотя бы для порядка, сдаться. Мы бы в таком случае, конечно, очень удивились, повозмущались, наверное, не чувствуя за собою никаких особенных вин, но сдались бы, вне всяких сомнений.
Как бы то ни было, спецназовцы лихо, в один удар, кувалдой вынесли дверь. В окна влетели вместе с обломками рам, осколками стекла и шумовыми гранатами пара-тройка здоровенных ребят в касках и камуфляже, привязанные веревками к чему-то на крыше… «Лежать!!! Не двигаться!!!» Все.
У одного из парней, вломившихся в окна, задралось пластиковое забрало защитного шлема, и осколок стекла каким-то образом попал в пространство между лицом и внутренней поверхностью каски. Парень довольно сильно порезал ухо. Забавно, что позднее вокруг этого незначительного случая возникла целая мифология.
Во-первых, в сообщениях СМИ появилась фраза: «При штурме один из сотрудников органов правопорядка получил ранение». Новостные каналы при этом показывали такую картинку: два здоровенных спецназовца идут на камеру, один на плече несет два автомата (свой и боевого товарища), свободной рукой заботливо поддерживая оного товарища за локоть. Собственно раненный – крупный симпатичный молодой человек уже без шлема – озабоченно прижимает руку к пораненному уху. На щеке, подбородке и шее эффектно смотрятся потеки крови… Зритель мог легко догадаться, что Острихс и иже с ним оказывали сопротивление, поскольку то обстоятельство, что боец повредился по собственной неосторожности, намеренно не афишировалось.
Во-вторых, этот же эпизод дал возможность Репту (пожизненному председателю бессменно правящей партии «Путь Острихса») придумать для себя весьма героическую роль во всей этой истории. Честно говоря, всем нам, кто был с Острихсом в эти последние его минуты на свободе, со временем стало казаться, что вели мы себя… ну, в общем, как-то не так. А когда по прошествии определенного времени после Весенней Революции его окончательно превратили в главный государственный идеологический миф, потребовалось, чтобы и поведение соратников Великого Человека не выглядело слишком уж малодушным. Тем более что многие из тех, кого принято называть «учениками Острихса», стали занимать солидные посты в государстве и предлагаться обществу в качестве примера для воспитания молодого поколения.
Наверное, поэтому все те из нас, кто сподобился писать мемуары, напирали прежде всего на то, что мы следовали призывам «учителя» не оказывать противодействия властям. Хотя таких призывов не было и не могло быть. Для их произнесения тогда просто не было времени. Тем не менее, впоследствии все мы впали в соблазн приписать ранение одного из нападавших нашему сопротивлению. И как-то сами постепенно научились в это верить…
Карм, Улак, ну и я, грешный, стеснительно ограничились пассажем в том смысле, что «кто-то из бывших с ним (с Острихсом) ранил одного из солдат». А вот Нонна прямо и смело указал: ранение солдата было следствием выстрела, произведенного Рептом из пистолета, и, дескать, только требование Острихса остановило его (Репта) дальнейшее сопротивление. У Нонна всегда было потрясающе богатое воображение! Так и стал Репт самым твердым и храбрым из нас. А Нонна стал любимцем Репта со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. Кто сейчас, по прошествии почти сорока лет с тех событий, осмелится подвергать сомнению эту историю? В резиденции Репта на почетном месте висит картина академика искусств Тастуса «Арест». Композиция представляет из себя две группы фигур: справа надвигаются, прикрываясь темно серыми щитами, зеленые, в разводах камуфляжа фигуры солдат; позади них офицер, к уху которого прильнул и что-то в него шепчет почти не видимый зрителю, полусрезанный краем полотна, проклятый предатель Тиоракис; слева – Острихс, стройный, в светлых одеждах, с отрешенно-спокойным лицом, обращенным к нападающим, как бы заслоняет собою всех столпившихся за ним соратников, лица и позы которых отражают самые разные чувства, от полного смятения до твердой