Чёрный Охотник. Джеймс Кервуд
тил несколько недель неустанного труда.
Он гордился своей работой. В выражении его глаз сквозило самолюбие художника, когда он впервые представил свое произведение на суд другого человека.
Юноша обещал вскоре превратиться в мужчину, и в этом немалую роль играла неумолимая дисциплина жизни в лесах, которым, казалось, не было конца. Ему шел двадцатый год. На первый взгляд он не казался ни крупным, ни крепко сложенным. У него была тонкая фигура, и казалось, что он всегда готов к какому-то быстрому движению. Голова его была покрыта густой шапкой светлых волос, серые глаза смотрели пристально и открыто, и ни один индеец не мог бы быстрее его и более тщательно охватить все детали горизонта.
Его звали Давид Рок, но, несмотря на свое английское имя, он душой и телом принадлежал Новой Франции, историю которой он вырезал на своем пороховом роге.
Про девушку, стоявшую рядом с ним, можно было сказать, что она еще более прекрасна, чем эта чудесная страна. Ее голова приходилась чуть-чуть выше плеча молодого человека. По ее спине до самого пояса спадали две толстые косы. На лице у нее горел румянец, глаза сверкали от: счастья и гордости, когда она принялась рассматривать пороховой рог, который подал ей ее возлюбленный.
Ее звали Анна Сен-Дени.
– Мне даже не верится, что это сделано человеческими руками! – воскликнула девушка. – О, я так горжусь тобой! Я была бы счастлива, если бы только могла показать это матушке Мэри и подругам по школе. Когда я вернусь в Квебек, я расскажу им, что мой Давид – художник.
– Я страшно рад, что тебе это нравится, – сказал юноша, и лицо его залилось краской.
– О, это даже красивее, чем ее картины, которые развешаны по стенам нашей монастырской школы. И подумать только – неужели это сделано ножом?
– Да, только ножом, – ответил Давид Рок. – На крепком буйволовом роге, купленном мной у одного индейца. А тот забрал его у врага, которого он убил в бою два года тому назад.
– Уф! – с дрожью в голосе отозвалась девушка.
– Но ведь это нисколько не портит рога, – не правда ли, Анна?
– Нет, нисколько, это верно. Но я ненавижу войну, ненавижу убийства… несмотря на то, что в нашей стране кровопролитие не прекращается ни на один день. И я предпочла бы, чтобы человеческая кровь не была замешана здесь.
– Ты лучше переверни этот рог, Анна, – сказал молодой человек прерывающимся голосом. – Там еще кое-что есть… чего ты еще не видела.
Девушка повернула рог и пристально вгляделась. Над рисунком, изображавшим густую чащу сосен на небольшом холмике, были выцарапаны две строки. Она ближе поднесла рог к глазам и прочла:
– «Я люблю тебя. Я до последнего издыхания готов биться за тебя. Д. Р. Сентябрь 1754».
– Это относится к тебе, Анна, – снова заговорил юноша. – И то, что я написал здесь, правда. Я готов вступить в бой со всем миром ради тебя.
Он говорил, глядя вдаль через голову девушки, и старался владеть собой и говорить твердым голосом, но невольно в его словах чувствовалось какое-то еле ощутимое подозрение, нечто вроде детского страха или слабости, которое он стал испытывать в последнее время.
Это не ускользнуло от внимания девушки. В течение нескольких секунд она продолжала стоять, прижимая к груди драгоценный рог. Потом она уронила его на мягкую зеленую траву и быстро повернулась к своему возлюбленному. Ее руки ласково прикоснулись к его лицу. Юноша крепко обнял ее и прижал к себе, а пальцы его ласкали густые шелковистые косы.
В течение некоторого времени Анна глядела на него, и в ее глазах светилась безграничная любовь, которую молодые люди питали друг к другу почти с самого детства. Она протянула ему губы и прошептала:
– Поцелуй меня, Давид.
Спустя некоторое время она осторожно высвободилась из его объятий.
– Тебе не придется ни с кем драться за меня, Давид. Ты это хорошо знаешь. Знаешь, что я тебе скажу…
Глаза девушки внезапно загорелись шаловливым огоньком.
– Представь себе, я даже осмелилась сказать матушке Мэри, что горю желанием скорее окончить школу, так как в противном случае я не могу выйти замуж за тебя!
– Как бы я хотел, чтобы уже больше не было этой школы! – воскликнул Давид Рок.
– Неужели ты это серьезно говоришь? – изумилась девушка.
– Совершенно серьезно. Для меня никакой другой школы не существует, кроме лесов. Тебе не нравится мысль, что мне приходится драться, а между тем мне ничего другого не остается делать. В лесах никогда не прекращается война. И никогда не прекратится. И мы, которые не знаем школ, должны неустанно наполнять порохом свой рог и драться с англичанами и ирокезами. А в это время в городе Квебеке, – в котором, говорят, теперь живет уже восемь тысяч человек! – мужчины живут праздно, как короли, молодежь растет джентльменами-белоручками, а из девушек выходят важные дамы…
– И важные дамы влюбляются, конечно, в джентльменов, – закончила за него Анна. – Почему ты прямо не скажешь то, что у тебя на уме, Давид?
– Я