Мой неверный однолюб. Владимир Колычев
де как «Больно мне, больно» поют. А Кате почему-то смешно. Она в музыка разбиралась так себе, но даже ей понятно, что этим горе-музыкантам место в басне Крылова. Зато Ирка сжалась в пружину от восторга, искрит у нее там внутри, вибрирует. В резонанс вошла с чудовищными колонками. Ей Паша и раньше нравился, а сейчас она готова от него фанатеть. Или уже.
Паша Маслов смотрелся неплохо. Его длинные волосы гармонировали с высоким ростом и уверенным выражением лица. Он вел себя как самовлюбленный болван, но, возможно, у него имелись основания считать себя таковым. Лицо длинное, скулы широкие – пропорции, близкие к совершенству. Нос у него прямой, без горбинки, но тем не менее в нем угадывалось что-то ястребиное…
Девчонкам он нравился, а Ирку даже смог свести с ума, но Катя дышала к нему ровно. Ну красавчик, и что? Настоящий мужчина вообще не должен быть красивым. Отец у нее далек от идеала в этом плане, а мама души в нем не чает. И Катя его любит. А Паша – это ветер в чистом поле, дует, может, и сильно, но впустую.
От шума у Кати разболелась голова, захотелось вдруг на свежий воздух. Она и хотела бы поддержать подругу, но сил больше не было терпеть это акустическое безобразие.
Поднимаясь со своего места, она поймала на себе взгляд Маслова. Парень целиком был увлечен собой, но все же где-то в глубине сознания у него возник вопрос. Он не мог понять, как это Катя посмела отказать себе в удовольствии дослушать концерт до конца. Катя могла отлучиться всего на несколько минут, но Маслов не задавался вопросом, вернется она или нет. Он уже потерял к ней интерес. Одной зрительской единицей больше, одной меньше…
А концерт – праздничный, посвященный Международному женскому дню. Но разве Катя женщина, если у нее не было мужчины?.. Впрочем, Паша Маслов тоже не совсем еще мужчина. В армии он не служил, но это не мешает ему считать двадцать третье февраля своим праздником. Говорят, была вечеринка, и он нажрался там как свинья.
На дворе весна, ветер еще прохладный, но в нем уже чувствовалось далекое тепло южных морей. И угадывался запах цветущих садов. Этот ветер и выдул из ушей зубодробительный шум, стало гораздо легче. И в здание школы возвращаться не захотелось. Но Катя не надела куртку, а в одной жилетке поверх сорочки холодно, можно замерзнуть. А тут еще и Аркаша вышел, маленький курчавый очкарик с чересчур добрым взглядом. Он держал, развесив на руках, ее куртку.
– Замерзнешь!
Вряд ли гардеробщица тетя Таня спрашивала, зачем он берет чужую куртку. Все знали, что если Аркаша что-то делает, то лишь с добрыми намерениями.
Может, потому Катя и не смогла разозлиться на него. Но глянула раздраженно и даже закатила глазки. Она уже давно смирилась с тем, что Аркаша влюблен в нее. И знала, что безнадежно. Никогда она не ответит ему взаимностью.
– Аркаша!
Она вернулась в здание школы, Аркаша, ниточкой за иголочкой, потянулся следом. Концерт продолжался, но Катю обратно в актовый зал не тянуло, а в вестибюле откидные кресла, можно посидеть, подождать Ирку. Если она вернется. А то вдруг ее засосет в колонку, будет там сидеть и радоваться, что любимый Паша где-то рядом.
Катя улыбнулась своим мыслям, Аркаша это заметил и принял на свой счет. Он вернул куртку в гардероб и подошел к ней с робкой улыбкой, в которой угадывалось ожидание. Восьмое марта, может, и не самое важное событие, но это последний праздник в их школьной жизни. Еще совсем немного, и Катя исчезнет в лабиринтах будущего. Если, конечно, ее не удержать, не привязать к себе. А как это сделать, если она не хочет быть с ним? Аркаша знал ответ на этот вопрос, но все же надеялся на чудо.
– Ничего, что я с курткой за тобой бегал? – спросил он, усаживаясь рядом.
– Ты и сейчас за мной бегаешь, – усмехнулась она. – Но уже без куртки.
– Что такое закон относительности? – улыбнулся он. – Я вроде бы сижу, а на самом деле бегаю за тобой.
Катя вздохнула. Аркаша парень сообразительный, но уж лучше бы он тренировал свои умственные способности «тихо сам с собою».
– А почему ты с концерта ушла? – спросил он.
– Угадай.
У Кати не было никакого желания говорить, поэтому пусть Аркаша сам ответит за нее.
– Аппаратура у них просто ужасная!.. А играют как?
– Как?
– Э-э… – Аркаша задумался в поисках умного ответа. Сам он играл на скрипке, даже собирался поступать в консерваторию, а потому мог жонглировать музыкальными терминами. – Да никак!
Катя улыбнулась. Коротко и ясно.
– Я бы, конечно, мог им подсказать…
– Так в чем же дело? – усмехнулась она.
– Ну-у… – Аркаша пальцем поправил очки на переносице.
Ответить ему на его доброту могли грубо или очень грубо – выбор, в общем-то, невелик. Но ведь он сам в этом виноват. Каши надо было много есть, чтобы вырасти, спортом заниматься, мышцы качать. И очки… Есть же специальные методики для тренировки глаз, которые восстанавливают зрение.
– Не лезь ты к ним, – качнула она головой. – У них своя жизнь, а у тебя своя… скрипка.
– Да