Юбилейное. Жорж Дмитриев

      Самым любимым и дорогим мне людям,

      Кто душу мою цветущей любовью выжег,

      И суетных дней взметённый карнавал

      Пусть растреплет страницы моих книжек…

      Слов моих сухие листья ли

      Заставят вас остановиться,

      Жадно дыша?

      Я последней нежностью выстелю

      Ваш уходящий шаг.

      Дрожит рука и голос,

      и не найти покоя сердцу,

      когда лицо твое так нежно озаряет

      улыбка персиковых губ

      и щеки тонко покрывает девичий стыд.

      Дыханье спазмы прерывают,

      волнение стесняет грудь

      и силы в бездну отступают,

      когда меня ты просишь отвернуться,

      чтоб вновь меня затем сразить

      безумной красотой нагого тела.

      Цветущей лилии подобна ты в сей миг

      и упоение для глаз:

      найти призывное начало

      в немом движении твоем к познанью рая.

      Площадь гомоном полна

      и оркестр не замечает,

      что манера поведения сотен пестрых голубей

      не зависит от звучания обертонов верхних скрипки,

      ни от значимости взглядов

      в тонких щелках карнавальных масок.

      Голубь точно понимает щедрость города и гостя,

      и пока вода в граните,

      птице вольно наблюдать,

      как на площади у Марка

      ты почувствовать смогла

      – как невольница захвата —

      чудодейственных крыла,

      томной музыки соблазна куртизанкой Короля

      и гондолы колыхания в отражении вод канала, и…

      Под маской, в ярком бархате горя,

      два зрачка хотят увлечь по глади волн Даму Пик

      до прекрасного Мурано,

      где, сняв маску с Короля,

      ты б судьбу свою связала

      с гондольером навсегда!

      Вот сорока куст смороды обойдя,

      на тебя вдруг засмотрелась,

      улыбнулась, отошла, звонко клювом стрекоча.

      Ей неведома досада, что печалит сердца ритм

      и тревожит утро болью юной девы в платье ситцевом

      с оборкой ниже пухленьких грудей.

      Вот и шмель, расправив крылья,

      устремился к розе белой; одурманен красотой,

      он не знал её коварства, напоролся на шипы,

      рассердился, развернулся

      и помчался напрямки к черной розе

      в синей вазе на террасе, у открытого окна.

      Там нашел он упоение от красивых лепестков,

      для меня – они похожи на кораллы твоих губ.

      Я представил тебя саду:

      розам с томным ожиданием рук касаний дорогих;

      шмелю, что за капельку нектара

      забывает опасаться яда ревности его

      и сорокам-белобокам, так язвительно глядящим

      на мою к тебе мечту. Сад одобрил выбор сердца моего

      и в награду нам за это краски свежие обрел.

      Юбилей пришел нежданно и нельзя сказать о том,

      что мне грустно от сознания тяжкой ноши лет и дней.

      День рождения – это скрытое явление сил пророчества родительской любви.

      Это новые, еще незаметные, складки морщин возле глаз дорогих.

      День рождения – это то ожидание, что свершиться должно

      в час когда корабли возвращаются в гавань,

      где их ждут с нетерпением любимых сердца.

      Это тонкие стенки бокалов с послевкусием терпким прожитого вина.

      День рождения – яркая вешка на изгибах моей судьбы.

      Эта метка повышенной прочности на внимание верных друзей.

      День рождения – меняет неспешность движения в суетливости дней,

      словно ветер, срывает листы на пружине прошитых календарей.

      Это смех и улыбки на лицах.

      Это тосты, мечты и продление увлеченностей юности за мерцанием лет.

      День рождения – фуэте стрелок старых часов

      в кружении