Очень личная книга. Валерий Сойфер
сидел на последней парте, был неразговорчив и даже угрюм, никуда не лез и нигде не выпячивался, а получал пятерку за пятеркой без всякого видимого желания быть впереди.
Поэтому я вылез в третий раз на собрании со своим предложением о Кулакове, после чего меня самого из списка кандидатов в члены бюро вычеркнули, Кулакова туда не включили, а Борисова стала с тех пор относиться ко мне откровенно плохо. В конечном счете по окончании выпускных экзаменов я узнал, что меня наказали: вписали в аттестат зрелости четверки по литературе, рисованию, астрономии и геометрии, лишив тем самым даже серебряной медали.
А Петр Андреевич пришел к маме, и они долго что-то обсуждали. После этого мама сказала мне опечаленным голосом, что доцент Суворов дает мне денег на поездку в Москву, чтобы я мог поступить на биолого-почвенный факультет МГУ. Экзамены в МГУ и еще в нескольких ведущих вузах страны проводили раньше, чем во всех остальных, поэтому надо было выезжать в Москву немедленно. Пришлось маме позвонить в школу и попросить, чтобы мне выдали аттестат зрелости как можно скорее. Маму соединили с Борисовой, та начала интересоваться, почему мне нужен аттестат, как-то в разговоре возникла тема, что и мама, и я являемся пенсионерами Совета Министров РСФСР и получаем эту пенсию как члены семьи старейшего члена партии коммунистов.
– Почему вы не сказали мне, что ваш муж был членом партии с дореволюционным стажем? Мы бы обязательно дали Валерию медаль, и он мог бы поступать в университет без экзаменов, – заявила директриса.
Позже, в течение многих лет мама не раз вспоминала этот омерзительный разговор, а я впервые получил наглядный урок того, как в жизни подчас решаются важнейшие вопросы, как беспринципные люди ведут себя, сообразуясь с их собственными воззрениями, а не с сутью дела.
Суворов купил мне билет на поезд в Москву, и я отправился в столицу. Мама плакала перед моим отъездом, второй её сын выпархивал из-под её опеки, но я решил, что надо и мне попытать свое счастье.
Учеба в Тимирязевской академии и приобщение к научной работе
В июле 1954 г. я поехал в Москву. Первые экзамены в МГУ я сдал на пятерки, однако на последнем – по физике – знаменитый тогда своими антисемитскими выходками Г. А. Бендриков (доцент физфака МГУ, активный и многолетний член парткома этого факультета) поставил всем мальчикам с фамилией, вроде моей, трояки. Секретарю приемной комиссии биофака МГУ О. В. Вальцевой, очевидно, хотелось видеть меня в числе студентов (я представил при сдаче документов несколько грамот, которыми меня награждали за работу юннатом и показал также медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки), поэтому сразу после экзамена, когда я закрыл за собой дверь экзаменационного класса и стоял, опустошенный, с листком, в котором красовался трояк, она взяла меня за руку и поняла, что у меня подскочила температура. Без лишних слов Ольга Владимировна повела меня в медицинский кабинет, располагавшийся в том же здании на Моховой, врач поставила градусник,