История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.). Иван Васильевич Шмелев
ять – Селиванов Семион, у которого в хозяйстве не клеится и ничто не прибывает, а только все рушится и идет к упадку. Несмотря на то, что все люди находятся под одним солнышком, дышат одним и тем же воздухом, а вот дела в хозяйстве у всех идут по–разному. У одних все идет колесом, все спорится, а у других все идет как-то наизворот. Вот тот же Семион имеет хотя и невзрачную избёнку, все же свой уголок, имеет лошадёнку, пегую кобылу, имеет в хозяйстве и свою коровенку, мастью черную, как жук, и недаром его старуха Марфа свою корову с нежностью зовет Жукавинька. В шутку спрашивали у нее: «Молоко-то белое или такое же черное?» И семья у Семиона небольшая, всего он да Марфа. Казалось бы, объеды нет, а вот поди ж ты, в хозяйстве не процветает, а кругом только бедность цветёт, непорядок, недостаток, нужда. И работает Семион вроде бы как люди, особенно летом, от зари до зари, а толку мало.
В молодости Семион был здоров и силен. С юных лет он от природы награждён непомерно громким басовитым голосом. Частенько мужики в беседе ему делали замечание по этому поводу:
– Что ты, Семион, гремишь, как вестовая труба. Ты резко-то не кричи, а то на той улице слышно.
– А разве я виноват в этом, что таким голосом обладаю, у меня такой разговор, – оправдывался Семион перед мужиками.
Быть бы Семиону весь век здоровяком, но случилась беда. Лет двадцать тому назад, спасая утопленника, провалившегося под лед парнишку на озере, он бросился в ледяную ноябрьскую воду. Парнишку-то вытащил, спас, а сам безвозвратно простудился. Хотя и угодил из воды прямо в горячую баню, и обтирали его зазябшее тело спиртом, а простуда свое взяла. Видимо, непомерно долго барахтался он в ледяной воде, сильно настыл и, получив туберкулез, навеки загубил свое здоровье, часто кашлял, но свою спутницу, дымящуюся трубку, изо рта почти не выпускал.
– Ты, Семион, хотя бы курить-то бросил, вишь, как у тебя внутри-то хрипит, как худая гармонь играет, – жалея его, делали замечание ему мужики.
– Так-то я лучше прокопчусь, дольше не умру, – отшучивался Семион.
Ходил по селу притаённый слушок, что Семион колдовать умеет и что они вместе со своей старухой Марфой – отъявленные колдуны: скотину могут по злу испортить, молоко от коровы могут отнять и человеку навредить. Говорят, в народе, что Семион имеет книгу «Черная магия», но лично никто у него её не видел. К тому же Семион-то неграмотен и в чтении «ни аза в глаза» не понимает. Но были и факты. Во время венчания Николая Ершова Семион из озорства и лиходейства подшутил над свадебным «поездом», когда молодых везли из церкви после венчания. Незаметно и злонамеренно Семион высыпал на дорогу, где должен ехать поезд, сор, выметенный у себя из избы. Передняя лошадь перед этим местом, вдруг взбеленившись, встала на дыбы и, взбешенно сверкая бельмами глаз, начала храпеть и, не подчиняясь понуканию и кнуту, тупая задними ногами, пятилась назад. Бабы-свахи с перепугу визжали, с боязнью цеплялись руками за грядки телеги. Наблюдавший из-за угла, как забавно пляшет лошадь перед невидимым препятствием, Семион вскорости подошёл и, жалеючи свах, расколдовал лошадь. Подвыпившие мужики, зная, что и заколдовал-то он тоже, не отпустили Семиона даром, они за лиходейство и порчу так отутюжили Семиона, намяв ему бока, что он едва дополз до своей избы. Три дня не показывался он на улицу, стыдясь людей.
У Семиона у самого-то хозяйство иногда посещали разные неувязки и невзгоды. Так, держали они с Марфой до Жуковеньки корову бурой масти. Она оказалась им «не ко двору» – сама себя сосала. Была у него лошадь гнедой масти, так тоже не ко двору: ласка замучила – косы в гриве и в хвосте плела. Пришлось продать и купить лошадь пегую. Держали они кошку рыжей масти, так её домовой с печи безжалостно сбрасывал, пришлось сменить на черную.
Не любит Семион жуликов и воров. Он говаривал: «Пусти душу в ад – будешь богат», «Вор не укажет свой двор», «Вор у вора дубинку украл!», «Что плохо лежит – у Митьки брюхо болит», – последняя Семионова поговорка относится к его шабру Митьке, которого Семион недолюбливал из-за того, что Митька старался навредить не только отдалённым жителям, но и соседям. Попросил прошлым летом Семион Митьку рыжую кошку застрелить, которая была не ко двору, а Митька злонамеренно промахнулся и попал в Марфину клушку – урон сделал соседям и цыплят осиротил. Марфа, выскочив из избы, начала совестить Митьку, отругала, а напоследок укорила, сказав:
– Так делать не годись в шабровом деле!
– Раньше тебя бы за такие проделки в каталажку посадили бы! – высказал свое недовольство Митьке и Семион.
– Среди бела дня обобрал, и взять с тебя нечего, а от поблажки и воры родятся, – укоризненно ворчал Семион на Митьку, который, засовестившись, поспешил скрыться в свой двор.
Поговаривали люди, что у Семиона водятся «золотые», а некоторые не верили, потому что если бы у него были золотые деньги, он сумел бы перестроить свою покосившуюся избёнку, которая давно отслужила свой век и двумя передними окошками давненько посматривает в лес, желая отремонтироваться. Иные мужики, советуя, предлагая, говаривали Семиону:
– Уж больно у твоего домишки вид-то келейный, чай бы перестроился!
– Я бы перестроился, да средствов нету, пока не на