Исповедь чародейки. Морвейн Ветер
Где-то вдалеке волны бились о берег, да постукивали колёса нашего экипажа, но больше не было слышно ничего.
Город, каким я видела его теперь, мало походил на тот город, который я застала в карнавал. Узкие улочки навевали на меня тоску, заставляя вспоминать о доме. Я не скучала по нему. Разве что чуть-чуть. Но куда сильнее была глухая тоска, накатывавшая на меня при мысли о том, что я могу снова вернуться в один из таких домов, растить детей, кричащих целый день, стирать бельё. Одна только мысль о подобной участи душила меня.
Я вспоминала отца – не самого худшего, но и не самого лучшего из отцов. Грубоватого и не взвешенного, когда ему доводилось выпить, доброго и покладистого – когда не было денег на эль.
Вспоминала мать – стройную и крепкую женщину лет пятидесяти, с морщинами, рано поселившимися на лице, с вечно шелушащимися руками.
Её родители были аристократами – давно обедневшими, но всё ещё державшимися за свою честь. А ей самой было двадцать лет, когда, нарушив их запрет, отказавшись от выгодной партии, которая могла бы вытащить семью из нищеты, она сбежала к моему отцу.
Любовь закончилась раньше, чем родился старший из моих братьев. Остался только такой вот домишка, корыто с водой, кухня и очаг, который она обещала хранить.
«Никогда я не поступлю так, как она, – думала я, – что угодно, только не возвращаться туда». А потом экипаж выехал на площадь, и я увидела дом, в который меня везли.
Карета миновала ворота, и я смогла разглядеть просторный двор, в котором, помимо множества небольших корпусов, находилось два великолепных здания – более прекрасных я не встречала, пожалуй, ни до того, ни потом.
Одно из них, бледно-голубое, обрамлённое стройными белоснежными колоннами, с крышей, изукрашенной завитушками и арабесками, вздымалось на самой кромке моря. И издали можно было разглядеть, что закуток берега отгорожен витой оградой, за которой располагались места для отдыха. Вскоре я узнала, что это селамлик – покои нашего нового господина.
Другое здание вряд ли уступало по роскоши первому, но отличалось тем, что было отделано розовым кварцем. В него вели массивные двустворчатые ворота, перед которыми стояли двое стражей.
Я оглянулась на Фиэру, и та кивнула мне на селамлик. Но прежде, чем я направилась к нему, поймала моё запястье и развернула к себе.
– Никогда не забывай, – сказала она, взяв в ладони моё лицо, – только Академия всегда будет помнить о тебе.
Я кивнула, только чтобы поскорее избавиться от неё и двинуться навстречу своей судьбе.
И тут же эхом прошелестело в голове:
«Помни, кто всегда заботился о тебе». Я вздрогнула. Вряд ли тому, кто находится в моей голове, я сумею соврать так же легко. Но раз уж он забрался так далеко, ему придётся верить мне.
Оправив юбки и плотнее прикрыв лицо, я двинулась ко входу в дом.
Стража и не думала задерживать меня, но как только я прошла мимо, один из воинов, до того казавшийся каменным истуканом, снялся