Иностранный русский. Татьяна Шахматова
послушно промямлил свое имя.
Рядом с Кашмиром сидел сам староста, звали его Ахмадшах.
Первую парту второго ряда занимали Захарулла и Самандар. Захарулла был худым и адски черноглазым; черные отросшие кудри, венчавшие вытянутое огурцом лицо, делали его голову похожей на швабру. Самандар же был самый светлый из всех. Он взглянул на меня, и я заметил – глаза у этого перца совершенно круглые с вытянутыми кожными стрелками по бокам, как будто кошачьи. Самандар отвел глаза и уставился в парту.
Мохаммад Ходайи, Билал Актари, Кашмир Хайдари, Ахмадшах Ширзад, Захарулла Хан и Самандар Садат. По списку я знал их всех. Теперь эти чудны́е для моего уха фамилии предстали в реальных образах ребят моей группы, и чем больше я всматривался в их темные непроницаемые глаза, чем дольше разглядывал их жесткие, плотно сомкнутые рты, острые каменные скулы, недоверчивые позы, тем отчетливее понимал, что ни о каком падеже номер шесть, а тем более о светских беседах не может быть и речи. Глупости. План рухнул. Методические ножки моего колосса оказались из глины и кизяка.
Мои студенты не знали ровным счетом ничего, чистые, ничем не омраченные нули. Они не удосужились изучить даже алфавит перед приездом в Россию и переломали языки задолго до слова «здравствуйте». Даже мое имя показалось им настолько сложным, что пришлось согласиться на витиеватое и нескромное Саша-джан.
Зачем?
«Зачем?» и «Почему?». Ненавижу, когда условная жена европейца Наташа путает эти два слова, хотя все очень просто: зачем – это вопрос о цели, а почему – о причине.
Но это грамматика, а в жизни отличить «зачем» от «почему» не всегда просто. «Цель» – точно не то слово, которое двигало моей рукой, когда я подписывал полугодичный контракт на работу со студентами из Афганистана. Цели у меня не было. Во всяком случае, никакой определенной цели. Может быть, что-то в подсознании, так сказать, имплицитно, но и это вряд ли. Имелась ли причина? Пожалуй, да.
Выползая из аудитории после первого занятия, я как раз подумал о причине. Я был мокрый, как будто меня окатили из ведра. Всю пару я занимался тем, что шарил по карманам своей памяти, как алкоголик, потерявший последние деньги на водку, не находил ничего, пугался, смущался и потел. И так час тридцать. Я не мог вспомнить ни слова из прочитанных методичек, не понимал, что несу и на каком я свете вообще нахожусь.
Преподавать без всякого опыта работы, с незаконченным образованием я устроился по блату.
– Любой третьекурсник справится, – заявила моя тетка Виктория.
Это, безусловно, был заход со стороны честолюбия. Виктория тоже филолог, кандидат наук, ее крутизна недосягаема, авторитет упирается кроной в поднебесную, а брать на слабо – ее любимый приемчик. Вика – младшая сестра моей мамы. Несмотря на то что слово «тетя», «тетка» или тем более «тетушка» звучит по-взрослому благоразумно, Виктория не очень соответствует образу от этого слова. Она старше меня на двенадцать лет, и фактически мы выросли с ней как брат с сестрой в дореволюционных семьях, где у старших и младших детей могла