Мар. Червивое сердце. Наталья Маркелова
гучие стены. Его называли просто – Замок, поминая это имя с почтением и страхом. О нём рассказывали страшные истории в трактирах и пели трагические баллады на площадях. К нему стремились те, кого покинула вера в счастье. Мы с отцом тоже пришли сюда, но, в отличие от людей, оставивших надежду, были полны ею до краёв. Точнее, планами был полон мой отец, мне же всего-то и оставалось делать вид, будто я не против его затеи.
Стояла ранняя весна, и солнце жарило так, что мы изрядно взмокли, пока поднимались в гору по извилистой тропе, но, едва на нас легла тень Замка, я почувствовал смертельный холод. Я бежал бы отсюда прочь, если бы не отец. Он ободряюще улыбнулся и пошёл вперёд как ни в чём не бывало. Я побрёл следом за ним, хотя мне и было не по себе от этого места. Мой отец был простым человеком, но смелости ему было не занимать. Я всегда это знал, и люди вокруг это тоже чувствовали. И я бы ни за что не сказал отцу о своих страхах. Меньше всего мне хотелось, чтобы он считал меня трусом. Я и так слишком уж непохож на отца, чтобы отличаться ещё и в этом.
Я шёл, стараясь не касаться серых стен Замка, и думал о том, что, должно быть, в этом месте поселились все ветры на свете. Они завывали на разные голоса, проклиная и плача. Они насмехались, швыряя мне в спину, точно камни, все обидные прозвища, которые доводилось им обо мне слышать. А этих насмешек было немало. Мне хотелось зажать уши или схватить за руку отца, который хоть и находился рядом, но, казалось, не замечал ничего вокруг. Так было всегда, сколько я себя помнил. Иногда я задавался вопросом: видит ли меня отец таким, каким я являюсь на самом деле, или смотрит на совсем другого, выдуманного им мальчика? Я гадал, какой он, этот мальчик. Пытался рассмотреть его в глазах отца. Иногда я хотел стать им, а порою, в ярости, жаждал разрушить этот образ. Но от моих желаний ничего не зависело.
– Посмотри, – взмахнул рукой отец, – как прекрасно это место.
И снова я поразился тому, как по-разному мы видим мир вокруг.
«Что с тобой, отец?!» – хотелось крикнуть мне, но я, как всегда, не решился на прямое противоречие. Меня пугала вероятность, что отец видит всё правильно, а вот я имею такое же искажённое зрение, как и тело. Смог бы я пережить это в тот момент? Не думаю. И потому лишь робко возразил:
– Прекрасны? Эти развалины?
– Нет, ты не понимаешь, сын. Это место полно тайн и историй, оно величественно! Осознаёшь ли ты, что сейчас, прикоснувшись к нему, мы тоже становимся частью этого величия, возможно началом новой легенды?
Ветер, хохоча, толкнул меня в грудь, где-то в вышине над провалившимися крышами закричали во́роны, и неожиданно я испугался, что слова отца окажутся пророческими, а этот миг и впрямь начало легенды – вот здесь, у этих развалин, под серым небом, на холодном ветру. Наверное, многие мальчишки мечтают стать частью героической истории, но только не я. Я хотел лишь одного: чтобы меня поменьше замечали. Мечтал стать обычным, таким как все, но разве это возможно, если ты – часть легенды? Легенды выделяют тебя ярким цветом, ставят на помост и трубят: смотрите на героя!!! Представляю, как позабавилась бы толпа, глазея на меня.
Отец прервал мои размышления, указав куда-то вверх:
– Снежные вороны прилетели.
Я проследил за его рукой и увидел трёх белых птиц, сидевших на сучке сухого дерева. Чёрными у них были лишь лапы, клювы и потухшие угольки глаз.
– Говорят, снежные вороны прилетают туда, где вскоре умрёт кто-то очень значимый, кто-то отмеченный волшебством. Воронов всегда нечётное число, потому что тот, нечётный, уведёт за собой освободившуюся душу. Чем больше воронов, тем важнее человек, за душой которого они прилетели. Когда твоя мать умерла, тоже прилетали снежные вороны, их было тринадцать. – Отец вздохнул.
– Моя мать была такой значимой?
– А разве ты в этом сомневаешься?
– Нет.
Вороны взлетели и, хрипло крича, стали кружиться над Замком.
– Отец, давай уйдём. Вернёмся сюда в другой день. – Мой голос дрогнул, став жалобным.
– Нет, сын, некоторые вещи надо делать сразу, иначе их сделает кто-то другой, и ты останешься ни с чем.
Отец продолжил свой путь, и я последовал за ним, слушая крики птиц. Их голоса въедались в моё сердце. Мне хотелось раскинуть руки и полететь вслед за ними. Но кто я такой, чтобы за мной прилетали снежные вороны, уводящие в иной, неведомый мне мир?
Мы с отцом спустились в подвал и оказались в единственной жилой комнате Замка, но и она напоминала скорее нору крысы, чем человеческое жильё. Здесь, похоже, не убирались несколько десятков лет. В комнате воняло мышами, прелыми тряпками, и ко всему этому примешивался невыносимый сладковатый запах разложения. Вещи были свалены грудами на полу, оставляя лишь узкий проход к камину, полному золы, рядом с которым стоял старый продавленный диван. Мы замерли рядом с ним, не решаясь сесть. Тряпьё в одном из кресел у камина зашевелилось, и наконец показался хозяин Замка.
В Замке жил всего один человек, и человек этот, так же как и Замок, был стар. Они словно цеплялись друг за друга – хозяин и Замок, – понимая, что не смогут выжить поодиночке. Уход одного