Саранча. Юлия Латынина
кинутся повторять опыты Нетушкина. После нашей премии очередь бы выстроилась, чтобы дать ему гранты…
– А что он сделал-то? Лекарство?
Гертцки, который половину своей речи посвятил открытию Нетушкина, страдальчески выгнул брови.
– Если этиокрин и лекарство, то исключительно от глупости, – сухо сказал швед.
– Не понял.
– А если бы принимали этиокрин, то поняли бы. Фактически Игорь был на пути к созданию препаратов, которые… которые даже обыкновенного человека могут сделать очень талантливым. Заставить его смотреть на мир под другим углом.
Доктор Гертцки помолчал.
– Когда я познакомился с работами Игоря, я был просто поражен. Я был счастлив, когда он согласился с предложениями Далласского центра. И вдруг, через два дня – эта ужасная смерть… Это чудовищно, когда таких людей убивают в вашей России. Вы меня простите, Валерий, вы бизнесмен, но я еще понимаю, когда убивают таких, как вы, бизнесменов. Или каких-нибудь боссов мафии. Но это просто нечестно, когда убивают человека, который мог стать новым Пастером. Это… это как…
Доктор запнулся, подыскивая сравнение, и вместе с ним замолчала переводчица.
– Фарфоровой вазой забивать гвозди, – предложил Валерий использованное недавно Борщаком сравнение.
– Да-да. У вас ужасная страна.
– Я правильно понял, – уточнил Валерий, – что Игорь был убит через два дня после того, как согласился уехать из России?
– Да.
– Вам не кажется, что одно могло быть следствием другого?
Швед попытался скрыть замешательство.
– Каким образом?
– Ну, например, у Игоря могли быть какие-нибудь ценные разработки, которые принесли бы заводу большую прибыль. Директор мог считать, что Игорь увезет разработки с собой, передаст их конкурентам…
– Бросьте. Вы не понимаете разницы между наукой и производством. Ученого интересует, что надо добавить к А и В, чтобы получилось С. А производственника интересует, сколько стоит С, сколько стоит его хранение и сколько надо доплачивать за вредность людям, работающим с А и В… То, что Игорь делал на заводе, университет мало интересовало. Нашу компанию – да. «Ланка» предлагала ему очень большие деньги. Раз в пять больше тех, что дает университет. Он даже не рассматривал эти варианты. Он занимался на «Заре» делом, которое ему было глубоко противно, потому что каждому художнику противно расписывать этикетки для водочных бутылок…
К беседующим легким шагом подошли генеральный директор Санычев и губернатор с начальником охраны.
– Яночка, Виктория Львовна, – обратился он к дамам, – пора ехать. Так сказать, на поминки.
Санычев галантно подал ручку молодой девушке. Та нерешительно на нее оперлась, а потом вдруг внезапно как-то сломалась пополам, словно перерубленный комбайном стебелек пшеницы. Санычев подхватил ее, и она зарыдала, уткнувшись директору в плечо.
– Демьян Михайлович, – проговорила она