Наша фабрика. Андрей Дудко
ее физрук за руку. – Бросайте огород и пойдемте с нами.
– Куда мне гулять, я уже старая, – дрожала она от волнения и хваталась за его сильные пальцы.
– Бросьте, – сделал физрук виртуозный, в своем обыкновении, комплимент, – вы мне всего лишь в матери годитесь.
– С вами не пойду, – ответила она, – но и работать из уважения к вам больше не буду. На лавочке весь день просижу, на природу прогляжу.
А я, подумал я, из уважения больше не буду вас дразнить. Раз вы хорошая оказалась.
Она села на лавочку, приставленную к забору, и стала отдыхать.
С девятого этажа на огород вертолетиком скружился желтый дымящийся бычок.
– Все теперь ничего, – сказала она, – только на это я не обращать внимания не могу.
Что бычки с балконов кидают – нормально, мы с Рысаком их собираем и курим, а что в огород попадают – плохо. Не бросайте бычки, пожалуйста, если под вашими балконами частный сектор, это я к вам обращаюсь.
С прежним искусством мы пошли дальше, оставив бабку отдыхать на лавочке, и забрели на холм, с которого был виден весь город, и в нем наша школа.
– Ого! – вскрикнули мы с Рысаком: на стадионе возле пустой школы суетилась каша из людей. Их количество не поддавалось даже примерному счету. Ну, скажем, тысяча, а может и больше.
Это вся школа вышла. И властелин этот вытолкнулся, по имени дирик, и все учителя под его предводительством, и все ученики, ведомые ими, и даже похожая на обезьянку фигурка Каляцкого плелась где-то в отдалении: они все вычленились, выдавились из школы как капля, и нас искали.
Рысак пронзительно свистнул и закричал:
– Мы здесь!
Мы поздравительно замахали всем школьникам опустевшей школы, и они, увидев нас, подняли руки в ответ.
– Гудмонинг, – озвучил я их жест и насмешил весь класс.
Мы стояли на пронизывающем ветру и тянули время, чтобы хоть пять минуточек еще покрасоваться здесь, на холме. Щелкали семечками, которые были в кармане у химицыных старшаков, и думали о том, что о нас могут подумать внизу.
Пирогов, разваливший школу, сам несказанно мерз и прятал уши в поставленный воротник.
– Какая-то дикая осень. Никогда еще таких не было, – жаловался его холодный нос из воротника.
Конечно: наверное, с первого класса в этой куртке ходит. Нельзя же носить одежду вечно: она снашивается как минимум на пуп ниток в день.
Рысак чувствовал к Пирогову справедливое уважение, и, чтобы с этим бороться, сочинил стих:
В мире много дураков,
Ну а главный Пирогов.
На что Пирогов ответил:
Ляпнешь, падла, языком,
И получишь кулаком.
После чего падла Рысак притих.
Джинсы
Глава первая: Только кончики намеков и обрывки слов
Федоров был тонким, ювелирным человеком, и не один год накрывал джинсами стол на рынке.
В одно утро он поехал собирать грибы и надолго загулялся по мшистым лесным курганам с коллекцией волнушек