Родная душа. Микола Бобров
вылазно целыми днями в своих домах.
В один из таких дней в глинобитную хижину, вход в которую был прикрыт плетёной циновкой из тростника, вошли двое мужчин: тот, кто переступил порог первым был возрастом постарше и господином второго, совсем ещё молодого (четырнадцать – пятнадцать лет) раба. Появление незваных гостей обеспокоило жильцов хижины. Хозяин убогой лачуги поспешно зажёг глиняный светильник и вежливо попросил по плотней закрыть циновкой отверстие, которое служило обитателям лачуги дверью. Когда хозяин зажёг маленький глиняный светильник, огонь легко вспыхнув, охватил тёмное без окон помещение тусклым светом, который обозначил на стенах жилища густые, снующиеся в беспорядке тени присутствующих.
– А, где же хозяйка твоя? – поинтересовался старший из гостей, оглядываясь по сторонам.
– Она в другой комнате с детьми, – объяснил хозяин хижины, и стал внимательно присматриваться к пришельцам. Вид у обоих гостей был довольно таки неприглядным: их лица, одежда, покрытые слоем грязи вперемешку с потом, приставляли собой жалкое зрелище; белые покрывала, в которые укутывались пришельцы, были испачканы до неузнаваемости. Даже украшения в виде браслетов и перстней на одежде и руках мужчины были покрыты липкой грязью.
После некоторого молчания, первым на разговор решился мужчина, который, судя по украшениям на нём, в социальному отношении был значительно выше других:
– Скажи, добр человек, у вас не найдётся чего-либо поесть и выпить, чтобы утолить голод и жажду. Мы второй день без крошки хлеба и капли воды во рту. Что касается платы, не сомневайся хозяин, я в долгу не останусь, – ты будите вознаграждены сполна.
Гость собрался было ещё что-то сказать, но не успел; в это самое время в дверях второй комнаты, что находилась в глубине жилища, появилась ещё далеко не старая женщина – хозяйка хижины. В руках она несла две глиняные миски, в которых находилась ячменная каша, сдобренная льняным маслом и кусками утятины. Подав миски в руки гостям, женщина, не проронив ни слова, удалилась в ту же комнату, из которой только-что выходила.
Мужчины, поджав под себя ноги, сели на пол и стали торопливо есть.
Спустя какое-то время, хозяйка снова вошла. Она принесла глиняный кувшин и две кружки; наполнила их до краёв старым, выдержанным вином, и снова удалилась в смежную комнату. Когда же гости поели, запив вином, хозяйка подала чистую тряпицу, чтобы люди вытерли руки, – ели они содержимое в мисках руками.
Перекусив таким образом, пришельцы расслабились, повеселели. Хозяин хижины, которого звали Анупу, посчитал уместным задать вопрос незнакомцам:
– Кто вы и откуда? – поинтересовался он.
Старший из гостей ответил не сразу. Немного помедлив, как бы обдумывая слова, он наконец проговорил хриплым, уставшим голосом:
– Мы издалека; как видите, заблудились. И на подворье вашего дома забрели совершенно случайно, – мужчина немного помолчал. – А, если сказать точнее, мы из Фив.
– Вот оно что! – протянул на распев Анупу. – А я-то думаю, что за люди? Чужие, незнакомые. Из нашего, столичного града, – значит из Фив.
Хозяин подсел поближе к гостям.
– Любопытно знать, как там, в столице? – живо поинтересовался он, – До нас, конечно, доходят разные слухи. Но это только слухи, – Анупу ладонью руки махнул над головой.
Хенен, так звали старшего гостя, не стал запираться и охотно поведал о том, что произошло в столице Египта несколько недель тому. Речь его поначалу казалась сумбурной и злой, – в каждом его слове чувствовалась обида и даже боязнь:
Но Хенен, не обращая внимания ни на что, продолжал говорить.
– Хуже и не придумаешь, – голос мужчины немного дрожал. – Зрелище не из приятных. Страшное пламя охватило город со всех сторон. Сгорели дворцы фараона и вельмож. В бушующем пламене в одночасье погибло многое и горожане, и их вещи. Бедно одетые люди – ремесленники и рабы, пользуясь моментом, свободно перемещались по улицам города, грабя дома богатых. В захваченный бутовщиками город, явились даже крестьяне из близлежащих сёл. У большинства восставших были дубинки, копья, луки со стрелами и даже мечи.
– Что или кто толкнул этих людей на такое страшное злодеяние? – спросил не без страха Анупу и тихо повторил про себя молитву.
– Как, кто? – удивился Хенен. – Будем честными, хотя бы перед собой. Виновны, естественно, богатые – чиновники, держатели рабов, сборщики податей. Особенно те из чиновников, кто занимался сбором налогов.
– О Боги! – прошептал Анупу. – Сущая правда. Эти чиновники дерут с нашего брата не меньше, как две шкуры в год.
Хенен, в знак согласия, кивнул головой и продолжил:
– Чернь ворвалась в здание, в котором хранились документы и захватила их. Я сам собственными глазами всё это видел. Вооружённые люди с криками и шумом сновали по залам государственного учреждения; хватали свитки; растаскивали их, ища свои с податями, а затем бросали за порог здания. Одни из восставших в ярости эти налоговые свитки втаптывали ногами в грязь, другие, не менее озлоблённые, бросали эти папирусовые документы