Союз еврейских полисменов. Майкл Шейбон
Эти диаграммы, я не знаю, у меня голова раскалывается от одного взгляда на них, пропади они пропадом.
Каждый обертон в голосе Ландсмана звучит глухо и безнадежно, невольно выдавая все, что он чувствует. Берко смотрит на жену поверх макушки Пинки, чтобы удостовериться, стоит ли ему действительно беспокоиться о Ландсмане.
– Вот что я тебе скажу, Мейер, если ты оторвешься от пива, – говорит Берко, безуспешно стараясь избавиться от интонаций полицейского. – Я дам тебе подержать чудесного ребенка. Хочешь? Посмотри на него. Посмотри на эти ножки, ну же! Ты должен пожать их. Слушай, поставь свое пиво и подержи его хоть минуту.
– Чудесный ребенок, – говорит Ландсман.
Он опустошает бутылку еще на дюйм. Потом ставит ее на стол, и замолкает, и берет ребенка, и вдыхает его запах, и, как обычно, ранит свое сердце. Пинки пахнет йогуртом и детским мылом. И немножко отцовским одеколоном. Ландсман несет ребенка к двери кухни, стараясь не вдыхать, и смотрит, как Эстер-Малке отдирает вафли от вафельницы. У нее «Вестингауз» с бакелитовыми ручками в форме листьев. Можно приготовить четыре хрустящие вафли одновременно.
– Простокваша? – спрашивает Берко, он уже изучает шахматную доску, поглаживая массивную верхнюю губу.
– А что же еще? – спрашивает Эстер-Малке.
– Настоящая или молоко с уксусом?
– Мы проделали двойное слепое тестирование, Берко. – Эстер-Малке протягивает Ландсману тарелку с вафлями, взамен берет младшенького, и хотя есть Ландсману не хочется, он рад совершить обмен. – Ты же не в состоянии отличить одно от другого, помнишь?
– Ну да, и в шахматы не умеет играть, – отвечает Ландсман. – Но посмотри, как притворяется.
– Да пошел ты, Мейер, – говорит Берко, – ладно, давай серьезно, какая тут фигурка – линкор?
Шахматное безумие семьи выжгло или перенаправило всю свою энергию еще до того, как Берко поселился с Ландсманом и его матерью. Исидора Ландсмана не было в живых уже шесть лет, а Герц Шемец применял навыки обманных ходов и нападений на шахматной доске куда больших размеров. Поэтому никого не осталось, кроме Ландсмана, чтобы учить Берко шахматам, но Ландсман тщательно пренебрегал своим долгом.
– Масло дать? – вступает Эстер-Малке.
Она мажет маслом клеточки вафельницы, а Пинки сидит у нее на коленях и всячески ей помогает без спроса.
– Не надо масла.
– Сироп?
– И сиропа не надо.
– Ты же не хочешь вафель, Мейер, правда же? – говорит Берко.
Он перестает притворяться, что изучает доску, и берется за книгу Зигберта Тарраша, как будто что-то петрит в ней.
– Если честно, нет, – отвечает Ландсман, – но знаю, что должен хотеть.
Эстер-Малке опускает крышку на промасленную решетку вафельницы.
– Я беременна, – говорит она кротко.
– Что? – отзывается Берко, с должным удивлением поднимая глаза от книги. – Ну, бля!
Слово русское, он предпочитает этот язык, когда