Сказки сиреневой долины. Татьяна Гармаш-Роффе
? Создай его. Никто не сделает это лучше, чем ты сам.
Лично я праздновала свой день рождения дважды: сначала с родителями дома, потом с друзьями (с тех пор, как они у меня появились) в каком-нибудь веселом месте. А с прошлого года я его праздную трижды. Третий – наедине с Сережей.
Сегодня мне двадцать пять. Мне нравится это число. Оно молодое, веселое, как май, но и как будто уже зрелое. Я нарочно так говорю: как будто, – потому что подозреваю: через пять лет буду чувствовать себя еще более умной и зрелой, а уж в сорок – представляете? А в семьдесят? Я стану такой мудрой, что страшно подумать!
Сережа попросил, чтобы сегодня я собрала всех у нас дома. Чтоб были и родители, и друзья. Он хочет получше со всеми познакомиться, сказал. Но я, честно говоря, подозреваю, что он собирается сделать мне предложение. Красиво и торжественно. Он тоже умеет устраивать праздники, мой Сережа, – себе и другим.
А пока у меня на голове тюрбан из полотенца – я только что вышла из душа и теперь навожу красоту перед зеркалом. Сегодня один из лучших дней моей жизни: мне двадцать пять и я счастлива.
…Нет, неправда. Я обманываю себя. День-то, конечно, один из лучших, но есть в моей жизни кое-что… Тайна, которая лишает радости, портит праздник. И с каждым годом, с каждым маем она мучает меня все больше…
Потому что это случилось тоже в день моего рождения, только семь лет назад.
– …За твое восемнадцатилетие, Анечка! – мама подняла бокал с шампанским. – Дорогая моя девочка, будь всегда такой здоровой и красивой, как сегодня! И чтобы больше никогда, никогда не случилось с тобой… – голос мамы дрогнул.
Вот и слезы полились.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, мамочка, – я обняла ее, – давай просто за это чокнемся.
Мама хотела сказать: «Чтобы никогда больше не вернулась к тебе болезнь». И для такого пожелания имелась веская причина: ведь до одиннадцати с половиной лет я прожила с парализованными ногами. Кровать да инвалидное кресло были единственными территориями моего обитания. Двор, школа, улицы и парки, кафе и театры, магазины и многое другое, куда ежедневно и без всяких затруднений ходили нормальные люди, – все это было не для меня. Воздухом я дышала на балконе, – вывозить кресло-каталку из подъезда сущее мучение, и родители редко баловали меня настоящими прогулками. Я разнообразила, в отсутствие жизни физической, жизнь духовную: книги, музыка, кино. Компьютер, Интернет. Друзей у меня не было – я училась дома. Социальные сети тогда еще не захватили Интернет, хотя существовали какие-то форумы… Однако на них я тоже не общалась – с кем? Девчонки болтают там обо всем том, что мне недоступно.
И вдруг случилось чудо. Меня согласились положить в новую частную клинику, где работали израильские хирурги по новейшим методикам. Все отказывались от меня до сих пор, – а тут такой подарок! В этой клинике не только нашли причину паралича, но и сумели меня от него избавить! Я до сих пор с изумлением вспоминаю об этом. Настоящее чудо!
– Кстати, мам, пап, а как так вышло, что израильская клиника согласилась меня лечить? Она ведь частная, да? Значит, дорогая…
Маленькая, я не задумывалась об этом. Но восемнадцать лет – возраст серьезный, и я задумалась прямо за праздничным столом, с недопитым бокалом шампанского в руке.
– Денег ведь у нас никогда больших не было. Вы приняли иудейскую веру, и я попала по какой-то программе… не знаю, благотворительной? Или вы влезли в долги? Или, не знаю, грабанули банк? – засмеялась я.
Родители молча переглянулись. Лица их стали серьезными.
– Это что, секрет? – не выдержала я.
– Н-нет… Просто…
– Да что же?!
– Все так странно, Анечка… Мы получили деньги от кого-то… Нашли в почтовом ящике тридцать тысяч долларов в конверте. В нем была записка: «На лечение Ани». И указан адрес этой клиники. Но ни подписи, ни телефона или адреса нашего благодетеля.
– Ничего себе!!!
– Мы тогда тебе не сказали, потому что ты была маленькая, в деньгах ничего не понимала. И потом, боялись, если честно. Мало ли откуда эти деньги. Вдруг какие-нибудь левые…
– Левые деньги отмывают официально, – сказала я веско, со всем апломбом своего юного всезнайства. – Вкладывают в благотворительный фонд или в какую-то коммерцию, но так, чтобы видно было. Потому что эти деньги должны стать чистенькими и уже вполне законно лечь на счета, на «правые», и крутиться дальше. И потом, тридцать тысяч – это много для нас. А для «левых» это не сумма!
«Всезнайство» мое и в самом деле было нетипичным для подростка: сказались годы, проведенные за чтением книг и статей. Даже после того как я начала ходить и учиться в обычной школе, свободное время отдавала самообразованию. Наверное, я по природе любознательна. Мне хочется больше знать о мире: только так можно почувствовать, какой он огромный. Есть мир обычный, в котором мы живем; есть тот, что виден лишь в телескоп или, наоборот, в микроскоп. Когда ощущаешь, как расширяются в твоем сознании границы мира, то будто и твоя душа становится больше, и дышишь глубже… Я интересовалась всем подряд: открытиями