(Не)запрещенное цензурой. О Боге, религии, церкви. Лев Толстой
делов исследования оставались работы, которые вызывали некоторое «неудобство», тем не менее именно они дают очень многое для осмысления произошедшего в 70-е годы перелома в мировоззрении Толстого. Неудобство это вызвано не только запретом цензурой некоторых произведений Льва Николаевича, что в условиях реакции 80-х гг. и времени правления Александра III было вполне ожидаемым, особенно после появления в 1884 году книгоиздательства «Посредник», основателем и идейным вдохновителем которого был сам Л. Н. Толстой, но и по причине их дискуссионной, и даже болезненной темы[1].
Приняв христианское учение в его сути, Толстой выступил против официальной Церкви как государственного института. Такая позиция отчетливо видна во многих религиозно-философских произведениях этого периода. В них же можно найти истоки тех идей, которые затем были реализованы в «Смерти Ивана Ильича», «Отце Сергии», «Воскресении», «Власти тьмы», «После бала», «Крейцеровой сонате» и др., и именно по ним можно судить о развитии религиозной мысли Толстого.
Общественная жизнь второй половины XIX века в России бурлила противоречиями русского духа: муками между верой и неверием, глубокими «антиномиями ума и сердца», поисками смысла жизни, идеями о спасении всего человечества, вызванными отчасти и социально-политическими условиями. Этот период ознаменовался обращением многих активных общественных деятелей к религии и философии. Секуляризм занимает одно из центральных мест в русской общественной мысли. Возможно, именно эта «светскость» русского религиозно-философского поиска привела к появлению разных, а иногда и взаимоисключающих философских течений. Даже радикалы с их народовольческим движением, которые занимали главенствующую позицию на социальной арене во второй половине позапрошлого столетия, не обошлись без религиозного влияния. По замечанию академика А. Панченко: «Молодежь, начавшая в 70-е годы “хождение в народ”, одушевлялась и бунтарством, и Евангелием». Что касается чисто религиозного мышления, то оно, как пишет В. Розанов еще в 1905 году, «в пределах схемы христианской, давно представляет собой иссохшую мумию в драгоценном саркофаге, о которой никто не заметил даже момента, когда же именно она перестала жить и дышать. Всегда она была одна и та же, всегда страшилась изменить свои черты; всегда считала себя “истинною”. И никто не заметил времени, когда эта “истина” с недвижными чертами перестала быть кому-нибудь нужною и занимательною» (18, с. 348). Вполне естественно, что в этих условиях каждый представитель общественной мысли искал свой путь, свое понимание истины. Но, наверное, ни один мыслитель того времени не вызывал в общественных кругах того резонанса, который вызвали идеи Льва Толстого. Его поиски истины не укладываются в рамки богословских догматов, и, тем более, не смыкаются с представлениями радикалов. Его литературное творчество тесно соседствует с религиозными, философскими, этическими и эстетическими поисками. Диапазон оценок Толстого как писателя-философа в литературной, философской и богословской критике весьма широк, а выводы далеко не однозначны и противоречивы.
Лев Толстой в зеркале русской критики
В марте 1908 года Л. Н. Толстой работал над улучшением второго издания своего «Круга чтения». Мысли и изречения, вошедшие в него, собирались автором на протяжении нескольких десятилетий и расположены им по календарным дням с 1 января по 31 декабря. На 2 сентября Толстой записал: «Чем ближе люди к истине, тем они терпимее к чужим заблуждениям. И наоборот» (4, т. 2, с. 8). Эта мысль может служить эпиграфом ко всему тому, что писала беспощадная критика о моралисте, философе, художнике и христианине Толстом. С этой позиции мы и предлагаем рассматривать все pro и contra, вызванные сложными, а иногда и двойственными воззрениями Толстого. С ним можно спорить, можно соглашаться, но в одном ему отказать нельзя. «Репутация плохого мыслителя» незаслуженно закрепилась за автором «Войны и мира», а между тем «Гр. Толстой во всех своих доводах опирается единственно на разум и логические доказательства» (10, с. 57). Так писал один из исследователей творчества Толстого Н. Михайловский в статье «Десница и шуйца Льва Толстого», и у нас нет оснований не согласиться с ним. Заканчивая свою статью, Н. Михайловский убеждает читателя в необходимости «признать, что это – мыслитель честный и сильный, которому довериться можно, которого уважать должно. Самые противоречия такого человека способны вызвать в читателе ряд плодотворных мыслей» (10, с. 134).
Итак, несмотря на глубокие противоречия, а может быть, именно благодаря им, Толстой как мыслитель достоин глубокого уважения хотя бы потому, что не испугался самого сложного, самого честного на пути к истине – спора с самим собой.
Упоминая об оценке критики религиозных воззрений Толстого, нельзя обойти вниманием русского писателя, философа, в чьих статьях о религии и церкви Толстому уделено немало внимания. Речь идет о Василии Васильевиче Розанове. Статья «Л. Толстой и Русская Церковь», как отмечает сам автор в предисловии, была написана для французского журнала «Revue contemporaine» и ориентирована на западноевропейского читателя. Основной ее тезис состоит в следующем: Толстой и Русская Церковь разошлись по причине непонимания и даже незнания друг друга. Говоря о русском духовенстве, Розанов отделяет его от всего
В частности, цензуре были подвергнуты рассказ Толстого «Три старца» и статья «Христианство и патриотизм», написанная в 1893–1894 гг. В печати эта статья появилась только в 1906 г. в издании Н. Е. Фельтена, за что он был привлечен к судебной ответственности. Статьи «Исповедь» и «В чем моя вера?» также были запрещены до 1905 г.