Сто два года. Лена Добужинская
оем восприятии того времени, той, не побоюсь сказать, эпохе, стране, где прошла его и в большой степени моя жизнь.
Нужна была определенная смелость, чтобы решиться написать эту книгу и тем более рассчитывать на то, что кому-то, кроме меня и тех, кто знал моего отца, будет интересно читать.
Но, вот книга перед Вами. Вы ее открыли и почему-то не закрываете. Будете читать? Посмотрим. Это – поступок.
Я благодарю каждого моего читателя, очень взрослого и очень молодого, если такие найдутся.
От первой строчки до последней здесь всё – правда, увиденная моими глазами, прожитая моим сердцем.
Глава первая
– Пап, я пришла. Как ты? Все хорошо?
– Терпимо. Сядь около меня. Я такое тебе расскажу!
– Господи, что случилось?
– Ничего плохого, но случилось.
Я в больнице 4-го Главного управления, самой лучшей и привилегированной по тем временам. На дворе 1997 год. 9 октября.
Светлая просторная палата на двоих, очень чисто, на столике цветы, приветливый персонал, внимательные врачи. Все, как надо, как при советской власти, которая заботилась о своих подданных высокого ранга. Но только о них. Ни в какой обычной городской клинике ничего такого не было и в помине.
Владимир Иванович, мой отец, как раз пациент того самого ранга. Ему 84 года, очень красив, белый, как лунь, тонкие черты лица, умные, немного колючие зеленые глаза. Он всегда был красавцем и с возрастом становился еще красивее. Старость его лица почти не коснулась, только облагородила. Язык не поворачивается назвать его стариком.
Завтра его не станет.
– Ну, рассказывай скорей.
Он прекрасно говорит, захватывающе интересно, эмоционально и очень грамотно. Он – ритор.
– Ты не поверишь, но сегодня ночью ко мне пришли три молодых грузина из КГБ.
– ???
– Да, да именно грузины и именно из КГБ.
– Что хотели?
– Они предложили мне пост министра обороны.
– Почему обороны? Какое отношение ты имеешь к военным?
– А х… их знает.
– А ты что?
– Ты же знаешь, я умный и хитрый. Я ничего им не ответил, промолчал.
Поднял вверх палец и многозначительно ухмыльнулся.
Я очень расстроилась, поняла: начались галлюцинации, это впервые, до сих пор папа поражал нас ясным умом молодого человека, юмором и памятью. И уж совсем мне стало не по себе, когда он вдруг сказал:
– Наклонись поближе. Ты знаешь, в этой жизни я больше всех любил тебя. Конечно, и маму, и
Это он – Владимир Иванович Добужинский.
Иру (мою сестру) тоже, но ты всегда была мне ближе всех. Я считаю, что ты во многом меня повторила, мне хочется верить в это. Дети должны быть лучше своих родителей, иначе не было бы прогресса. В нашей семье прогресс, несомненно, присутствует.
Обнял меня одной рукой, прижал к себе и заплакал.
– Всё. Теперь иди. До завтра.
И отвернулся к стене.
Утром позвонил врач и сказал, что Владимира Ивановича больше нет. Он умер на рассвете. Во сне.
18 августа 2015 года. Сегодня моему отцу исполнилось бы сто два года.
Почему именно сегодня я думаю о нем, вижу его, разговариваю с ним, тоскую по нему? Почему, например, этого не было два года назад, в день его столетия?
Я задаю себе эти вопросы, не могу связно на них ответить, но где-то в подкорке таится объяснение. Дело во мне. Это именно мне необходимо поговорить с моим ироничным умным отцом. Именно мне надо рассказать ему, как я прожила столько лет без него, что натворила, чем могу похвастаться, в чем виновата и перед кем.
Это – я.
И мне 17 лет.
Я редко откровенничала с родителями при их жизни. Как и все дети, я считала их воззрения анахронизмами, спорила, не соглашалась, сердилась. И все это было лишним, неправильным.
Только теперь, когда пришла пора просматривать и анализировать собственную жизнь, мне просто необходимо с ними разговаривать. Особенно с отцом.
Кстати, мой великовозрастный сын ведет себя со мной точно так же, как я со своими мамой и папой. Если бы мы умели встать на плечи своих предков, увидеть их жизнь и взять от них то, что они знали! Если бы! Но… Читайте Тургенева.
– Добужинская! На выход!
– С вещами?
Такой диалог между замом декана моего факультета, замечательным греком Георгием Перикловичем и каким-нибудь остроумцем с «галерки» происходит, если в деканат утром звонит мой отец и просит своего близкого друга, этого самого грека, отпустить меня с занятий. Значит, он приехал из своего Кирова Калужского, где работает директором завода, остановился