Фатум. Том первый. Паруса судьбы. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
голоса.
Лекаря забила лихоманка. Ноги вдруг против воли двинулись к склепу, будто какая-то гиблая нечисть вселилась в него и заставила двигать члены. Почти в беспамятстве он прильнул щекой к кирпичу.
− Ты видел его, Ноздря? − послышался властный, с нажимом, голос. Ухо фельдшера резанул заметный акцент.
− Не слепой.
− Так какого черта? Бумаги где? Они как пить дать у него!
− Он был не один. Кончать других уговору не было. Тут не каторгой, петлей пахнет. Лучше ответствуй по совести, Гелль38, он это али нет?! Сходство его с родителем не зрю.
Склеп замолчал, будто вымер, а потом шепнул с ледком:
− Будь покоен − он. На Библии клянусь! − и чуть позже в догонку глухо-глухо: − Рука-то не дрогнет? Брат ведь он тебе кровный…
− Хоть бы и кровный − не велика честь. По крови и зверь в родстве. По духу − токмо человек. У меня с этим сучьим семенем свой расчет!
− Ну-ну, не шуми,− ласково, как ребенку, ответил тот, кого называли Геллем.− Смотри, сынок, не сидеть бы на бобах… И тише, тише!
− Кого боишься? − с насмешкой огрызнулся Ноздря.
− Заткнись! И у могил есть уши. Знай, здесь задаю вопросы только я! − голос с акцентом зашипел: − А теперь запоминай: на это дело он снимется с якоря под иным именем… Это уж точно, как трубку набить.
− Ты клянешься? − бас дрогнул.
− Слово моряка. Я скорее дам руку отсечь, чем нарушу его, сынок.
− Черт с тобой, будь по твоему. Я верю тебе, Гелль.
− Вот и славно. Но смотри, Ноздря, не вздумай вилять, как маркитантская лодка. Клянусь Гробом Господним, я выпотрошу тебя, как тунца, и вздерну на твоих же кишках на рее.
От этих разговоров Петра Карловича будто обуглило. Он даже не сразу смог поправить воротник сюртука, за который ручьился студеный дождь. «Как пить дать,− смекнул он,− нелюди эти не росой омываются».
− Let it be39,− смягчаясь, сказал Гелль. Кукушкин слышал, как он некоторое время сосредоточенно жевал табак, затем сплюнул и продолжил:
− Тебе передали деньги?
− Не в них дело.
− Конечно, нет. Будь покоен, сынок, ты упьешься его кровью. И все же, доллары я передал тебе… Можешь проверить.
− Уже проверил.
− В чем дело? − голос Гелля стал глуше.− Ты не доверяешь мне?
− Таким, как ты, и мать родная доверять не должна.
− Damn you! I’ll cheat you yet…40 ха, ха, кому стоит доверять. Ладно, ближе к ветру! Меня не ищи. Бухту тебе укажут мои люди… До встречи.
Фельдшер вздрогнул, как пришпоренный мерин. Тусклый свет от чадящей лампадки лился на землю, и он с тоской понял, что ему суждено пересечь освещенный участок, прижимаясь ужом к стене. Время обходить склеп уже вышло. Но когда Петр Карлович очутился возле оконца, душа не вынесла-таки: глянул украдкой.
− Святый Боже! Святый Крепкий!..
Кукушкин подавился молитвой − склеп был пуст. С опасливой оглядкой он поднялся и − прочь, прочь, разъезжаясь башмаками по слякоти, откуда
Гель (Hill Samuel) − в романе выписан как Гелль Коллинз − капитан американского судна «Оттер» («Otter»), в романе «Горгона»; стяжал темную славу отчаянного пирата; был знаком с не менее одиозной личностью Барбером Генри, тоже пиратом Cеверо-Западного побережья Америки, капитана английского брига «Артур», затем «Юникорн» (Unicorn»). В 1807 г., отправившись на компанейском корабле «Ситха» в Россию, Барбер утонул при крушении корабля у берегов Камчатки. (Прим. автора).
Let it be − пусть будет так (англ.).
Damn you! I’ll cheat you yet − Будь проклят! Я еще покажу тебе… (англ.).