Завещание дедушки Якова. Ирина Бганцева
p>Дубовая дверь спальни закрылась с тяжким стоном, будто не хотела впускать смерть. Старый дом замер, предчувствуя расставание со своим хозяином. Большие напольные часы отсчитывали последние минуты его жизни. Стрелка остановилась на двенадцати, щелкнула пружина и заиграла знакомая мелодия – «Боже, Царя храни». Потом маятник качнулся последний раз и замер навсегда…
Прошли похороны. Лиза бродила по старому саду, думая только о дедушке Якове. Он был не только удивительно добрым человеком, но и замечательным врачом, хирургом. Спасал даже самых безнадежных больных. В годы Великой Отечественной войны он провел сотни операций, порой не отдыхая круглые сутки. А после войны – десять лет лагерей по ложному доносу. «Было такое время», – вздыхая, говорил он. И тут же радостно добавлял: «Зато сколько прекрасных людей мне довелось встретить!»
Особенное восхищение у него вызывали медицинские сестры и санитарки, с которыми он работал в больницах и госпиталях. Дед Яков считал их незаметный каждодневный труд подвигом. «Врач сделал операцию – большое дело! Но выздоровление больного зависит от ухода. Доброта и ласка – это главное. Иначе – все напрасно!» – убеждал он Лизу.
Дедушка любил поговорить со своей внучкой. Они были лучшими друзьями. Лиза тоже обожала деда Якова и каждое лето гостила в его чудесном доме.
И вот начались каникулы, девочка мечтала, что они с дедушкой будут днем гулять по саду, а вечером пить чай на террасе. И он станет рассказывать ей свои истории. А теперь деда Якова нет. И, наверное, самого интересного Лиза так никогда и не узнает.
И тут она вспомнила его последние слова о какой-то тетради. «Надо найти ее», – решила Лиза и, не теряя времени, побежала к дому. – «О какой тетради он говорил? И почему ее нужно искать на чердаке?» – думала она, поднимаясь по крутой лестнице.
У деда целый большущий секретер был забит разными записными книжками и блокнотами: он много писал. Жизни не хватит, чтобы все разобрать! А тут еще и на чердаке какая-то таинственная тетрадь…
В единственное окно ярко светило солнце. Столб света упирался в большой сундук. Трудно даже представить, как его сюда могли затащить. Тем не менее, эта древняя махина загромождала чуть ли не полчердака. А вот замка на ней не было. «Почему бы не начать поиски с этого сундука?» – и Лиза, потянув за ручки, с большим трудом открыла массивную крышку.
– Ого! – не смогла она сдержать возглас удивления.
В сундуке лежали красивые старинные вещи, настоящий антиквариат. Изящная фарфоровая статуэтка пастушки, тяжелый подсвечник на три свечи, шкатулка с деревянными гребнями, маленькая сумочка, расшитая бисером и золотистыми нитками, а под ними – кружевная скатерть и салфетки ручной работы. На самом дне – два деревянных ящика. Лиза открыла один из них и достала свернутую старую ткань с крестом, вышитым потускневшими от времени красными нитками. Материя оказалась косынкой. Под ней лежало поношенное темное платье, чем-то похожее на монашеский подрясник, пожелтевший от времени длинный передник, и в самом низу какая-то тетрадь. И как раз в кожаном переплете!
С волнением и трепетом Лиза открыла первую страницу. Сверху красивым тонким почерком было выведено: «С[е]стры милос[е]рдiя Таисiи Трубилиной личныя записи». Написано чернилами. Все вроде на русском языке, но в то же время и не совсем, и буквы какие-то немножко другие. А ниже – дата, но на ней писавший посадил кляксу, которую потом попытался смазать. Поэтому разобрать можно было только первые цифры: «19… годъ».
Затаив дыхание, Лиза перевернула страницу и стала читать, легко разбирая слова:
7078 год от Сотворения мира[1] принес страшное испытание русским людям – голод. Казалось, земля утратила силу плодородия: сеяли, но не собирали хлеба – то холод, то засуха губили жатву. Дороговизна сделалась неслыханная. Бедные толпились на рынках, спрашивали о цене хлеба и вопили в отчаянии. Милостыню стали просить те, кто еще сам вчера щедро раздавал нищим хлеб. Люди скитались как тени, умирали на улицах и на дорогах.
Тяжко ступая босыми ногами, распухшими от голода так же, как и все тело, Иван брел, не разбирая пути. Жена и дети его умерли голодной смертью. Зачем он остался жить? Да, видно, и его конец близко. Обессилев, он упал у высокого дерева, не дойдя до крайней избы села Лазарева нескольких шагов.
Улица была пустынна. Может, уж и здесь не осталось никого в живых? Голод не щадит ни старых, ни малых. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась женщина, закутанная в широкую шаль, с большой корзиной. И захлопали калитки: вышли люди, обступили ее, протянули руки. Она что-то раздавала. Иван не поверил своим глазам: женщина ловко доставала из своей корзины хлеб, калачи и даже куски мяса!
Собрав последние силы, крестьянин попытался встать, но смог только ползти. Когда он приволок свое непослушное тело к краю дороги, люди уже расходились, бережно заворачивая в тряпицы драгоценную еду. Женщина подняла корзину и собралась уходить, когда заметила Ивана.
– Что ж ты, мил человек, совсем изнемог? – она присела и заглянула в изможденное лицо умирающего.
– Хлебца
До 1700 года, до эпохи Петра Великого, на Руси использовалось летоисчисление от Сотворения мира. Чтобы получить год по привычному нам летоисчислению от Рождества Христова, нужно отнять число 5508 от года Сотворения мира.