Захудалый род. Николай Лесков
ья. Но и на этом невзгоды его не закончились, и еще более полувека до читателей доходило и возвращалось по частям творческое наследие Лескова. А как иначе, когда даже в его гениальных повестях и сказах (о косоруком Левше, Очарованном страннике и др.), кто-то искал и обнаруживал славянофильство с ксенофобией, а кто-то клеветническую русофобию?!
Ценность лесковских сказов хотя бы не оспаривалась, и такой вид повествования, имитирующего чей-то устный рассказ о неких удивительных событиях, оказался крайне продуктивным в русской литературе (от модернистов Ремизова и Белого, а в советский период – Зощенко, Бабеля, поморского сказочника Шергина и др. до представителей «деревенской прозы» 1960–1970 гг.). В письменной литературе встречался и до Лескова подобный художественный прием (у Пушкина, Гоголя, отчасти у Достоевского), но Лесков разработал его дальше и отточил, превратив в особый метод повествования. Это произошло в век господства романов, и Лескову претила чрезмерная рациональность этого жанра. Не конструировать и представлять события ему хотелось, а свободно рассказывать о них. «Я буду рассказывать не так, как рассказывается в романах. Я не стану усекать одних и раздувать значение других событий: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа, требующая закругления фабулы и сосредоточения всего около главного центра. В жизни так не бывает», – заявлял писатель-перебежчик от романа к сказу, автор интереснейших очерков, повестей и беспартийной обоюдоострой публицистики редкого качества.
Принципиальная «бессюжетность», чтобы воспроизвести прихотливое протекание жизни массы якобы «неважных людей», просматривается уже в романах Лескова, хотя до модернизма в литературе был еще неблизкий путь. Поэтому «Соборяне» и «Захудалый род» носят подзаголовок «хроника», в отличие от предыдущих антинигилистических романов. И хоть романом назовите, хоть хроникой, истории в них представлены замечательные и парадоксальным образом не устаревшие, потому что очень жизненные, с очень русскими характерами и коллизиями.
На первый взгляд в «Захудалом роде» описаны неотвратимый закат и разложение русского дворянства после войны 1812 года – кульминации и последнего акта его служения Отечеству и народу в целом. И у Лескова представлен и проанализирован этот процесс убедительнейшим образом – в чем в чем, а в социальных вопросах он разбирался получше своих «прогрессивных» и «реакционных» оппонентов. Однако еще интереснее здесь другое. Не говоря о впечатляющей галерее великосветских проходимцев, карьеристов и фарисеев и коллекции всевозможных «чудиков», что всегда было коньком писателя, Лесков сумел воплотить то, что не удалось ни Гоголю в сожженном томе «Мертвых душ», ни Достоевскому в «Идиоте», ни Толстому в его последних романах. Он сумел представить читателям – о диво! – по-настоящему положительный и убедительный художественный образ «народной княгини» из захудалого рода Протозановых. Эта вдовствующая барыня – распорядительный, верный и милосердный матриарх уходящей «самодумной» Руси, по которой так тосковало сердце Лескова. Поэтому и отдал он ей свои самые заветные мысли прирожденного демократа, постаравшись не идеализировать ее образ и поставив эпиграфом к своей хронике бесконечно печальные строки из библейской проповеди Екклезиаста…
Игорь Клех
Захудалый род. Семейная хроника князей Протозановых
(Из записок княжны В.Д.П.) В двух частях
«Род проходит и род приходит, земля же вовек пребывает».
СТАРАЯ КНЯГИНЯ И ЕЕ ДВОР
Глава первая
Род наш один из самых древних родов на Руси: все Протозановы по прямой линии происходят от первых владетельных князей, и под родовым гербом нашим значится, что он нам не милостью дарован, а принадлежит «не по грамоте». В исторических рассказах о старой Руси встречается немало имен наших предков, и некоторые из них воспоминаются с большим одобрением. До Ивана Даниловича Калиты они имели свой удел, а потом, потеряв его, при Иване Третьем являются в числе почетных людей Московского княжества и остаются на видном положении до половины царствования Грозного. Затем над одним из них разразилась политическая невзгода, и, по обычаям того времени, за одного явились в ответ все: одни из Протозановых казнены, другие – биты и разосланы в разные места. С этой поры род князей Протозановых надолго исчезает со сцены, и только раз или два, и то вскользь, при Алексее Михайловиче упоминается в числе «захудалых», но в правление царевны Софии один из этого рода «захудалых князей», князь Леонтий Протозанов, опять пробился на вид и, получив в управление один из украйных городов, сделался «князем кормленым». Покормился он, впрочем, так неосторожно, что Петр Великий, доведавшись о способе его кормления, отрубил ему голову, а животы велел «поверстать на государя». При этом, однако, гнев государя не был перенесен с отца на детей, а напротив, старший сын казненного, Яков Леонтьевич, был взят для обучения его всем тогдашним наукам. Яков Львович (с этих пор имя Леонтий в роде Протозановых уступает место имени Лев) учился в России, потом за границею и по возвращении оттуда был проэкзаменован самим царем, который