Кот знает всё. Юлия Лавряшина
у него стали какие-то больные. – Ты нисколько не похожа на этих…
Он неопределенно мотнул головой, а потом неожиданно сказал:
– Мне кажется, ты любишь яблочный сок.
Можно было, конечно, разочаровать его, но Женька опять сделала шаг навстречу:
– А что, у меня черенок из темечка торчит?
Его ладонь только скользнула над ее головой, но Женька успела почувствовать тепло.
– Вроде нет. Сейчас возьму, садись. – Он отодвинул стул, усадил ее и умчался, так и не ответив на глупость, за которую она уже поругала себя.
Когда на столике возник узкий, слегка запотевший стакан с яблочным соком, она вдруг решила: «А чего дергаться? Раскручу его немножко и сбегу, не откроет же он ради меня сезон охоты…»
Как-то просительно улыбнувшись, он представился, хотя она и не спрашивала:
– Зови меня Мишкой.
– Я думала, так сейчас уже не называют…
– А мне понравилось это имя, – ответил он так, будто сам себя назвал.
Это было так странно, что Женька слегка растерялась, не нашлась, что ответить. А Мишка улыбнулся ей, точно пытался подбодрить, потом огляделся, не рассеянно, как обычно принято в баре, а слишком даже внимательно, и с неожиданной грустью сказал:
– Здесь так много несчастных людей…
– Несчастных?! – не поверила она своим ушам. – Да они все до одного в деньгах купаются!
– Вот я и говорю, – произнес он загадочно и умолк, потягивая свой сок.
И когда Женька уже потеряла надежду услышать толкование, вдруг продолжил:
– Деньги имеют обыкновение наслаиваться между людьми. Многие из тех, кого ты здесь видишь, одиноки просто невероятно, хотя у всех есть родители. Но они разобщены. Они существуют в разных плоскостях и даже не стремятся пересечься, вот что обидно.
Он говорил как священник: произнося вслух именно то, что думал. И печаль в его глазах казалась неподдельной… Женька решила, что никогда не смогла бы открыться до такой степени незнакомом человеку. Разве что маме… Или Свете… А Мишкины родители, похоже, не особенно им интересовались.
Чтобы утешить его, она заметила:
– Независимость – это не так уж плохо.
Но он тут же заспорил:
– Ты ведь не пережила того, о чем говоришь. Свобода такого рода – это вакуум. Свобода от любви, от разговоров, от всего, понимаешь? От всего, из чего состоит семья.
«Ничего нового, – успела подумать Женька. – Но как ему удается произносить банальности так искренне?»
– Многие из этих ребят даже «доброе утро!» не успевают сказать своим матерям, те уже на работе, когда они просыпаются. И потом… Большинство из них обзавелось большими капиталами не так давно. Если б они существовали таким образом с самого рождения, а то… Эти дети не научились жить в вакууме, понимаешь?
Она не понимала. Никогда не жила в вакууме – мать окутывала ее любовью с младенчества. И Женька тоже испускала навстречу нити нежности, которые были прочнее любых денежных канатов. Если иногда и давали трещину, то срастались уже к вечеру,