Дом на краю света. Майкл Каннингем
связей.
– Как тебе, Бобби? – повторяет отец.
– Не знаю, – отвечаю я.
Ему нужно было чуть-чуть подождать с вопросом, дать мне опомниться.
Отец показывает себе на голову. Он включил свет и стоит теперь залитый стоваттными лучами, разорвавшими комнатный полумрак.
Как мне его голова? Сложный вопрос. Может быть, даже выходящий за пределы моей компетенции.
– Ну… – бормочу я и замолкаю.
– Очки, – говорит он. – Бобби, я купил себе новые очки.
Проходит еще какое-то время.
– Как тебе? – говорит он. – Может, я уже староват для такой оправы?
– Не знаю, – говорю я.
Я понимаю, как глупо и бездарно я отвечаю. Но его вопросы ставят меня в тупик, как если бы он был ангелом, говорящим загадками.
Отец делает глубокий вдох и медленно выдыхает – долгий свистящий звук, как будто из него выпускают воздух.
– Ну ладно, – говорит он. – Пойду готовить обед.
– Хорошо, папа, – говорю я, пытаясь изобразить искреннее воодушевление и благожелательность.
Кстати, чья сегодня очередь готовить обед? Сегодня вторник. Значит, его. Все правильно.
И лишь после того как его силуэт исчезает из дверного проема, я понимаю, что на самом деле он задавал мне совсем простые вопросы. Он сменил роговые очки на новые, в стиле “гонщик”, и хотел услышать мое одобрение. Нужно пойти на кухню и поговорить с ним. Однако я этого не делаю. Эгоизм побеждает, и я, выключив свет, снова проваливаюсь в музыку.
Спустя какое-то время отец зовет меня обедать. Он поджарил отбивные и разогрел замороженные картофельные котлеты. Он пьет виски из бокала, разрисованного идеально круглыми апельсиновыми дольками, похожими на велосипедные колеса.
Мы начинаем есть, окружив себя ровным молчанием без единого шва, герметичным и гладким, как полиэтиленовая пленка. Наконец я говорю:
– Хорошие очки. Ну, в смысле мне нравятся.
– А они не слишком молодежные? Может быть, человек в моем возрасте уже как-то нелепо в них выглядит?
– Нет. Такие все носят. Хорошие очки.
– Ты действительно так думаешь?
– Угу.
– Ну что ж, это приятно. Мне важно было услышать мнение молодого человека.
– Нет, серьезно. Они здорово смотрятся.
– Хорошо.
Наши вилки стучат о тарелки. Я слышу, как булькает у отца в горле.
Уже несколько недель он красит волосы. Прядь за прядью, раз в три-четыре дня. Таким образом он надеется представить эту перемену как естественную, будто время обратилось вспять против его воли.
Таков избранный им способ старения: теперь он носит рубашки с широкими отложными воротничками, кожаные жилетки, то отпускает, то сбривает усы, бороду, бакенбарды. Я видел его фотографии, когда он только начинал ухаживать за матерью: футболка, мощные руки, – немного нескладный, крепко пьющий музыкант, упершийся в потолок своих возможностей в искусстве