Стрелок. Путь на Балканы. Иван Оченков
картины были наколоты. Мог и младенцу повелеть наколоть, тут как уж теперь узнаешь.
– Стало быть, опознаете этого человека?
– Так точно, ваше благородие, опознаем. Наш он, Митька, стало быть.
– А фамилия?
– Так мы это, в Будищеве-то все Будищевы!
– Откуда только у вашей деревеньки эдакое название заковыристое?
– Так это, тоже все через старого барина.
– Как это?
– Ну, батюшка же рассказывал, что он до баб охоч был. Так нашу деревню Блудищево и прозвали. Ну, а как перепись проходила, господа переписчики посмеялись, конечно, но сказали, что не годится таким названием ланд-карты портить и переделали на Будищево. Вот с тех пор и пошло.
– Ладно, так в протоколе и напишем, что в найденном на болоте неизвестном опознан Дмитрий Будищев, бывший дворовый господ… как вашего барина-то?
– Известно как, господин Блудов.
– Тогда понятно, бывший дворовый господ Блудовых. А может, не бывший?
– Да кто же его знает? Старый барин-то, как помер, наследники его так и не показывались. Управляющего только прислали, а сами ни ногой. То в Париже, то в Петербурге, то еще где.
– Это что же получается, господа? – неуверенно промямлил Михалков, щипнув себя за кончик роскошных усов. – Этот молодой человек – не бунтовщик?
– Пока не доказано обратное – нет! – решительно заявил Воеводский. – Поскольку главнейшим принципом российского судопроизводства является «praesumptio innocentiae»[5], то никто не может быть обвинен без достаточных на то совершенно неопровержимых, так сказать…
– Господа, – прервал спич прокурора Ухтомский, – я полагаю, что опознание произведено с соблюдением всех необходимых формальностей.
Услышав спокойный и твердый голос предводителя уездного дворянства, прокурор замолчал, а все прочие взглянули на Алексея Николаевича не без благодарности.
– Однако необходимо также установить, является ли он душевнобольным? И если да, то какого именно рода?
– А они что, между собой различаются? – удивленно спросил судья.
– Именно так, многоуважаемый Владимир Сергеевич, – охотно пояснил Батовский. – Дело в том, что когда душевная болезнь врожденная, то таковые несчастные именуются безумными. А вот если недуг, если можно так выразиться, благоприобретенный, то – сумасшедшими!
– Скажете тоже, Модест Давыдович, – забулькал от смеха Михалков, – благоприобретённый! Экая умора…
– Такова уж медицинская терминология, – пожал плечами врач.
– Господа, давайте вернемся к делу, – постарался вернуть заседание в рабочее русло князь Ухтомский. – А то ведь обед скоро!
– Да-да, господа, – поспешно согласился с ним прокурор, – но тут уж нашим врачам и карты в руки, что скажете, господа-доктора?
– Я не вижу признаков безумия, господа, – неуверенным голосом начал Гачковский, – что же касается возможности его сумасшествия, то полагаю, необходимо более длительное наблюдение…
– А подушную подать за этого