Стрелок. Путь на Балканы. Иван Оченков
своих будущих сослуживцев. Отправляясь на военную службу, где их все равно обмундируют, практичные крестьяне оделись в такую рвань, что выглядели совершеннейшими босяками. Однако Будищев умудрился выделиться даже на их фоне. Впрочем, дело было не только в довольно странной одежде и отсутствии шапки на голове. Сама манера стоять, говорить, смотреть при этом в глаза начальству резко выделяла его среди прочих. Быстро вернувшийся Гаупт с неудовольствием увидел практически развалившийся строй и громко гаркнул:
– Становись! Равняйсь! Смирно!
Как и следовало ожидать, вчерашние крестьяне выполнили эти команды так, что командовавший ими офицер поморщился, как от зубной боли. Тем не менее через какое-то время толпу удалось превратить в подобие строя и повести в расположение полка. Едва добравшись до места, полковник заявил, что у него какая-то надобность в городе, и, не покидая пролетку, велел кучеру из солдат трогать.
– Вы уж тут как-нибудь без меня, – махнул он Гарбузу.
Подполковник, откозыряв ему вслед, обернулся к Гаупту.
– Владимир Васильевич, вы себе архаровцев уже отобрали?
– Так точно!
– Ну и ведите их с богом.
– Слушаюсь!
Забрав приглянувшихся ему людей, в числе которых оказался и Будищев, штабс-капитан отвел их к казарме и передал фельдфебелю.
– Фищенко! Вот тебе список, поставишь людей на довольствие и определишь на занятия. Я проверю, особо обрати внимание, чтобы научились погоны различать и в чинах не путаться.
– Слушаю, ваше благородие, – вытянулся старый служака, – дозвольте исполнять?
– Выполняй.
Как только ротный вышел, новоприбывших тут же окружили унтера. Первым делом они распорядились, чтобы «молодые» вывернули свои котомки. Увы, за время, проведенное в карантине, ничего особенно ценного в вещах пополнения не осталось, что, конечно, не добавило новичкам симпатий.
– Табак-то хоть есть?
Нашедшаяся у пары новобранцев махорка была немедленно конфискована «с целью недопущения беспорядков». В чем этот беспорядки заключался, никто разъяснять не стал, а спрашивать новички не решились.
– А у тебя разве табачка нет? – поинтересовался у Будищева ефрейтор Хитров.
– Некурящий, – коротко ответил тот.
– А иде твои пожитки?
– Дома оставил.
– Чего так?
– С целью недопущения беспорядка, – без тени улыбки отвечал тот ему.
– Ты что, паскуда, – опешил Хитров, – думаешь, самый умный?
– Никак нет.
– Да ты, как я погляжу, шибко грамотный, видать, городской! Ну, ничего, я из тебя грамотность-то повышибу!
– Так точно!
– Отстань от его покуда, – прервал уже почти кричавшего ефрейтора фельдфебель, – я его в твоё звено[7] написал, так что успеешь еще.
За этой сценой со стороны наблюдали живущие в той же казарме вольноопределяющиеся. В первое время подобное вызывало у них протест, но затем почти привыкли. «Почти», потому что Лиховцев уже собирался вмешаться, но Штерн остановил