013. Барталомей Соло
ющего фактора, за исключением того, что все они были написаны за один присест и ни разу не подвергались редактированию. В ту пору я писал именно так – с наскока, и если за один раз мне не удавалось завершить работу, то произведение сие благополучно навсегда исчезало. Я вспомнил об этих зарисовках только в 2019 году и решил собрать их в единый сборник. Мой подход к написанию с тех пор также претерпел значительные изменения, однако я оставил тексты такими, какими они были шесть лет назад, – со всеми изъянами и недоработками. Эти рассказы по очереди были опубликованы на одном литературном портале, да так и остались там висеть среди сотен тысяч подобных работ. Но именно их, короткие быстрые зарисовки, созданные впопыхах во время основной моей работы, не связанной с творчеством, я могу по праву назвать ответом на волнующие меня в тот период вопросы. Я оставляю их такими, какими создал, чтобы быть честным с самим собой. Какие-то из них мне нравятся, за некоторые и вовсе стыдно. Однако я все же надеюсь, что эти истории тронут тебя, дорогой читатель, и оставят в памяти отпечаток. В конце концов, все это создано именно для тебя, и нет лучше чувства, чем понимать, что кто-то в этот момент читает твои труды, и труды эти вызывают у него какие-то эмоции. Мой тебе привет, друг. Я надеюсь, что могу называть тебя другом, ибо прочитав мои труды, ты становишься для меня человеком, который прикоснулся к самому важному для меня, – к моим мыслям. Удачного прочтения!
Путь
Дождь дерзкими порывами хлестал его по лицу, мастерски подыгрывая хулиганистому ветру. В тандеме они всеми силами пытались сбить его с Пути, остановить движение, которое он когда-то начал и которое он во что бы то ни стало поклялся завершить до конца. В этом проклятом городе, где каждый день идет дождь, где серый цвет заполоняет все пространство, а угрюмые думы одолевают умы мало-мальски способных мыслить жителей, все его раздражало. Каждый, практически каждый, житель знал здесь свое место. Изо дня в день эти бездарные насекомые делали то, что их безумно раздражало, а затем они шепотом жаловались друг другу, как это все их бесит. Его всегда от таких тошнило. Нет, не от того жизненного уклада, который они выбрали, и не от системы, на которую они работали. Его всегда тошнило от людей, плывущих по течению реки, брюзжащих и причитающих о том, что все вокруг – сплошной обман и профанация, скулящих от своей немощности и поносящих всех, кого ни попадя, обвиняя их во всех своих бедах.
Здесь было трудно поймать хотя бы частичку счастья, в этом прагматичном до боли в висках месте, где каждый знал цену каждому. Женщины, низкие и не очень по своим моральным убеждениям, с математической точностью оценивали себя, хотя бывали случаи переоценки или же наоборот. Но эти случаи были, скорее, из разряда исключительных. Проклятый город, где ни одна живая душа не пошевелит и пальцем, если ей за это не заплатят, город, где все боятся чего-то, город, где все застраховано.
Он зажмурился от очередного порыва ветра, когда жесткие холодные капли вонзились ему в лицо. Подняв ворот на плаще, он продолжил свой Путь, в очередной раз едва не решившись вернуться. Соблазн, конечно, был, и он поежился, устыдившись собственных дум. Вернуться к ним? Да, это звучало заманчиво, ведь там дождь не такой сильный, ветер не мотает тебя из стороны в сторону и ночь не такая темная, как нынче. Там каждый знает свое дело. Он поднял глаза к небу и содрогнулся от того, что на него напирает тьма. Не было ни звезд, ни луны, только непроглядная тьма, которой его запугивали с детства. С самых ранних лет его заставляли делать то, чего он не хотел. Родители, сами того не ведая, лепили из него очередное звено системы – несовершенной, несправедливой и неинтересной, но почему-то всегда такой важной. Он просыпался, когда не хотел, и делал то, от чего его выворачивало наизнанку. Когда он спрашивал, почему нельзя делать то, чего он желает, звучал всегда одинаковый ответ: «Потому что тебе нужно встать на ноги и иметь стабильный заработок». «Зачем?», – спрашивал он. «На что же ты будешь жить?», – отвечали вопросом они. «Буду писать стихи, рисовать портреты или на крайний случай пойду играть на флейте». «Не дури! – восклицали они в один голос. – На стихах и рисунках не заработаешь! К тому же тебе никто не будет платить пенсию, когда ты состаришься, если ты всю жизнь проиграешь на флейте». «Так, значит, я живу, чтобы обеспечить себе старость?», – недоумевал он. «Можно и так сказать». Разговор всегда заканчивался на этой фразе. Здесь всегда ставилась точка без права продолжать.
Он так и жил – следовал вместе со всеми по течению, взрослел и копил в себе негодование. Он понимал, что жизнь его проходит, и с недоумением взирал на всех этих людей, создавших вокруг себя мнимую завесу удовлетворенности. Неужели нет в этом городе человека, который хотя бы изредка думает о том же? А может быть, вся проблема в нем самом?
Однажды он встретил Человека. Тот пил горячий чай в одном из кафетериев на углу, где любил собираться всякий сброд, именуемый так порядочными жителями города. Тогда шел сильный дождь, но Человека это, казалось, вовсе не смущало. Он был облачен в ярко-желтый плащ по колено, на голове его красовалась широкополая шляпа, а на носу причудливо блестело пенсне. Человек, заприметив его, снял шляпу и улыбнулся, всем видом располагая к беседе. Ему сразу стало понятно, что незнакомец этот весьма не прост. Он