Три метра над небом. Я тебя хочу. Федерико Моччиа
раз притормаживаю на повороте, колеса скрипят, за моей спиной гудит какая-то старая тачка, я продолжаю съезжать как ни в чем не бывало и выруливаю на развязку. Паоло усаживается поудобнее. Достает с заднего сиденья пиджак. Пытается что-то сказать.
– Ты не показал поворот.
– Угу.
Едем молча. Паоло долго смотрит в окно, потом поворачивается ко мне, пытаясь привлечь мое внимание.
– Ну что еще?
– Как тогда закончился суд?
– Меня оправдали.
– То есть?
Он удивленно смотрит на меня.
Поворачиваюсь и заглядываю ему в глаза. Он молчит. Смотрит на меня спокойным взглядом. Не думаю, что он притворяется. Или он прекрасный актер. Паоло – хороший брат, но среди его гипотетических достоинств нет ни одного поразительного. Я смотрю на дорогу.
– Ничего особенного: меня оправдали и все.
– Как это? Объясни толком.
– Ты что, не знаешь, как это делается? Как и с амнистией на налоги или строительство, когда она проводится специально перед выборами. Тут та же история о преступниках, вроде меня, забывают, зато президент запоминается.
Паоло улыбается.
– Знаешь, я давно задаю себе вопрос, почему ты уделал того типа, что жил напротив нас.
– Трудно, наверное: вопрос задаешь, а ответа все нет?
– Ну, меня отвлекали кое-какие другие дела.
– В Америке ты бы и дня не продержался. Там нет времени задавать себе вопросы.
– Но я-то жил в Риме, и между аперитивом и капучино задумывался об этом. И даже пришел к одному заключению.
– Вот это да! И к какому же?
– Что наш сосед каким-то образом надоедал маме: может быть, приставал или шутил как-то непристойно. Ты об этом узнал и бах-бах! Отправил его в больницу…
Я молчу. Паоло смотрит на меня в упор. Мне хочется уклониться от его взгляда.
– Но кое-чего я не понимаю, никак не могу въехать… Извини, но мама же была на суде и ничего не сказала, ну, как все было: что там такого этот тип ей говорил, в общем, почему ты так себя повел. Если б она рассказала что-нибудь, судья, может быть, что-то понял.
Паоло. Что он знает, Паоло. Бросаю на него взгляд, потом снова смотрю перед собой. На дороге, под колесами «Ауди 4» мелькают белые штрихи разделительной полосы. Один за другим, изредка чуть стертые. Слышен гул автострады. Вжи-их. «Ауди 4» приподнимается и опускается при подъемах. Чувствуется каждый стык на дороге, но это не надоедает. Нужно ли сказать ему правду? Открыть одному человеку глаза на другого? Паоло любит маму такой, какая она есть. Он любит ее такой, какой ее видит. Или хочет видеть.
– Паоло, а почему ты об этом спрашиваешь?
– Да так, хочу знать…
– Что-то не сходится?
– В общем, да.
– А ведь это кошмар для тебя как коммерсанта.
Джованни Амброзини-так звали нашего соседа, я узнал это только на суде. Хотя нет, его фамилию я узнал раньше. Когда я позвонил в его дверь, фамилия была написана над звонком. Он открыл, он был в трусах. Как только он меня увидел, сразу прикрыл дверь. Я пришел просто поговорить. Попросить его сделать потише музыку. И вдруг