Апрельская ведьма. Майгулль Аксельссон
мне другой:
– К малышке Марии, ты ведь знаешь. С синдромом Дауна. Она ужасно милая, как и все они. Они ведь ласковые и добрые – соль земли, знаешь ли. И все-все – славные очаровашки. Тебе есть чему у нее поучиться!
У меня перед глазами вспыхивают белые молнии, и судорога, не похожая на привычные спазмы, сотрясает мое тело. Я закрываю глаза. Тьма объяла горизонт. Буря приближается, и единственное, что я могу, – это ввериться ей.
Близнец-насос
…и скажешь сам себе в ванной: я – не самый любимый ребенок. Любимый, когда подходит итог, и гаснет свет, и мрак наползает, когда ты заперт в искореженном теле под одеялом, под горящим автомобилем, и насквозь прорывается алое пламя под твоей головой прожигая асфальт или пол или подушку, – нелюбимы мы все, или, напротив, мы все – любимы.
– В приют? – переспрашивает Маргарета. – Я думала, ты работаешь в медицинском центре.
Кристина влетает в кухню в поисках ключей. На ней уже снова ее мохнатое манто.
– Ну да. Но я еще и семейный врач, и у меня там есть пациенты…
Найдя связку ключей на скамье возле плиты, она пытается снять с нее ключ от кухонной двери. Но пальцы не слушаются, и прозрачная кожа покрывается пятнами.
– Давай сюда, – говорит Маргарета, она все еще сидит за столом. – Давай, я попробую…
Кристина застегивает пуговицу, пока Маргарета снимает ключ со связки – раз и готово:
– На, держи!
Маргарета протягивает ей связку, ключ от кухонной двери ложится на стол. Какое-то мгновение обе не сводят с него глаз, и в ушах у них отдается голос Тети Эллен: «Нельзя класть ключи на стол! Это к несчастью!» Маргарета хватает ключ и, усмехнувшись, сует его в карман джинсов.
– Да, – говорит Кристина, и вид у нее уже не такой затравленный. Скорее нерешительный. – Да. Тогда – всего тебе хорошего. Созвонимся…
Маргарета чуть скривилась:
– Само собой. И тебе всего хорошего.
– На могилу заедешь?
Маргарета кивает:
– Если успею до темноты…
– А к Биргитте?
– Э! На этот раз она доиграется…
Наступает молчание, потом Кристина, кашлянув, добавляет:
– Вот именно. Ладно, созвонимся. А теперь мне надо спешить…
Она вдруг едва заметно качнулась, будто собралась сделать шаг вперед, по направлению к Маргарете. Но та останавливает ее, выпустив в ее сторону облачко дыма.
– Эрик, – произносит вслух Кристина, поворачивая ключ зажигания. Она часто произносит его имя, когда остается одна, не потому, что скучает по нему, просто мысль о нем придает ей уверенности. Сейчас ей это необходимо. События последних суток словно отдернули прочь некую завесу – серо-стальную бархатную портьеру, колыхающийся железный занавес – и обнажили минувшее. Но, позвав Эрика, она забыла об этом, словно от его имени занавес снова задернулся и теперь можно жить так, будто того, давнего, и не было вовсе. Да, когда Эрик рядом, прошедшее мертво, но стоило ему уехать, как оно снова заворочалось и дышит в затылок.
Только