Бруклинский мост. Маргарита Приемская
них. Быстрее, ещё быстрее. Дыхания не хватало, было жарко, а он бежал и бежал. Под ногами стучали доски, где-то совсем близко шуршали колёса машин, редкие прохожие, недоумевая, оглядывались. А он – вовсе не спортивный человек в дорогом сером костюме и бежевом плаще, он, тридцативосьмилетний Оскар Соррейс, он, бывший второй лейтенант армии, бывший агент ФБР, бывший бизнесмен, бывший владелец шикарной квартиры на Манхеттене, бывший муж и, наконец, бывший благополучный человек, бежал, задыхаясь, по доскам пешеходной зоны Бруклинского моста. Достигнув середины, он внезапно метнулся к ограждению и, навалившись на него всем телом, остановился. Металл приятно холодил вспотевшие ладони, отлупляющаяся краска и огромные болты делали его неровным, отчего он казался таким спасительно-надёжным, чтововсе не хотелось отпускать. Несколько секунд он медлил, затем залез на широкую балку…
…Оскар стоял, раскинув руки, тяжело, громко дышал. Ему было страшно. Несколько минут назад он всё твёрдо решил, но сейчас… страшно, страшно сделать последний шаг! Он посмотрел вниз… с шумом спешащие куда-то автомобили и вдали Ист-Ривер, спокойно несущий свои тёмные воды. Сколько таких же, как Оскар, неудачников, принял он в свои объятия… не зря, не зря прозвали этот мост «мостом самоубийц»! Пусть это было давно, пусть сейчас не двадцать девятый… какая разница, всё одно. Что двадцать девятый, что две тысячи девятый. Неудачные эти девятые года, с той лишь разницей, что теперь депрессия не только у Америки, но ещё и у него, Оскара Соррейса.
«Пора!» – решил Оскар и напоследок огляделся вокруг. Как назло, день был прекрасный, небывало тёплый для этого времени года. Лёгкий ветер приятно теребил волосы, солнце ласкало горячими прикосновениями, обещая скорое лето, и даже воздух казался каким-то слишком свежим для города, наполненным тем, безошибочно узнаваемым ароматом весны, для описания которого так плохо подходят все известные людям слова. Прощаясь, Оскар поднял глаза на высокое, с нежными дымчатыми облачками небо, на маленький зелёный островок, на родной с детства, похожий на муравейник, Бруклин и на привычный, тянущийся к небу Манхеттен… ещё секунда… другая… и только один шаг…
…Он уже был совершенно готов сделать этот последний в жизни шаг, но вдруг, на фоне небоскрёбов он заметил нечто. Нечто такое непривычное и непонятное, появившееся не к месту и не ко времени, нечто, разрушающее его планы. Прищурившись, он различил маленькую фигурку. Её не должно здесь быть, откуда она? В нескольких футах от него точно так же на балке стояла девушка, уцепившись обеими руками за фонарный столб. Ветер трепал распущенные длинные светлые волосы и слишком лёгкую для начала апреля полупрозрачную цветастую тунику. Обтянутые джинсами согнутые колени дрожали: она очень неуверенно стояла в босоножках на огромной платформе.
Это было очень странное, неиспытанное доселе чувство, но собственные проблемы сразу отступили на второй план, единственной мыслью, занимающей его, стало то, как уберечь, спасти её, ведь она слишком молода, чтобы умирать. Ветер словно продувал её насквозь, и так хотелось обнять, спрятать её, оградить, отвести от неё любую беду. Зачем она здесь? Что привело её к этому отчаянному поступку? Он уже как-никак прожил половину жизни, много имеет за плечами успехов, ещё больше разочарований, а какое горе может быть у неё? А у него? Да, что у него случилось такого, чтобы прыгать с моста?! И вообще существуют ли такие причины, такие неразрешимые проблемы, достойные того, чтобы из-за них лишить себя жизни?! Все эти вопросы в секунду промелькнули в его голове, но отвечать на них было некогда.
– Мэм! – тихо, чтобы не напугать, позвал Оскар. Она никак не отреагировала.
– Мэм! – позвал он громче. Она опасливо оглянулась, и, заметив его, чуть не разжала от неожиданности руки.
– Успокойтесь, я всего лишь такой же неудачник.
– Я не слышу! – шум машин и ветер заглушали слова.
– Сейчас! – крикнул он и, цепляясь за тросы, начал медленно приближаться к ней.
– Стойте! Или я прыгну!
– Не беспокойтесь, я сам собирался прыгать.
– Так прыгайте! И не мешайте другим!
– Успею!
– Не успеете! Сейчас кто-нибудь вызовет полицию, они приедут и всё испортят.
– А вы как будто ждёте?
– Конечно, нет! Я сделаю, сделаю то, что намеревалась, моя жизнь не имеет смысла. Не переживайте, вы ничем не можете мне помочь. Лучше уходите и не мешайте, – ей было трудно говорить, в горле стоял комок, она старалась не заплакать и слова звучали отрывисто. Нельзя было не почувствовать, что ей очень плохо, впрочем, те кому хорошо не стоят на балках Бруклинского моста. Утешать и убеждать смысла не было, он знал это по себе, но можно было вызвать в ней чувства, сходные теми, что вызывала она в нём.
– Нет, это вы мне мешаете и вы уходите. Впрочем, мне всё равно. Мне больше ничего не осталось! Всем будет только лучше, если я умру, – говоря это, он не слишком грешил против истины. Он думал об этом много и часто, в конце концов, именно эти мысли и привели его на мост, и только встреча с ней превратила их в какую-то несуразную глупость, но глупость, которой