Хроники Ворона. Книга первая. Илья Юдачёв
улыбку:
«Я заблудилась, видимо, не зря».
Уже давно тот вечер канул в лету,
Но лужи помнят все же их шаги,
И помнят они каждую слезинку,
И каждый вздох – дыхание любви…
Растроганные циркачи аплодировали своему хромому товарищу, в то время как за их посиделками у костра чуть поодаль наблюдал одетый в черную походную одежду господин, который явно был не из труппы. Дождавшись, когда основная масса артистов, слегка хмельных и подшучивающих друг над другом, разойдется, оставив взявшего передышку жонглера наедине со своим инструментом, он подошел к бревну, на котором тот сидел, и приземлился рядом, уставившись на пламя костра. Динкель, задумавшийся о чем-то своем, даже не обратил на гостя никакого внимания, пока последний вдруг не заговорил:
– Всегда поражался тому, насколько разносторонний ты человек, Динкель. Красивая песня.
Динкель повернул лицо и сначала удивленно, а потом радостно уставился на неожиданного собеседника:
– Зоран! Зоран из Норэграда! Ты ли это, или глаза мне врут?
– Это я, мой друг.
Динкель сердечно и довольно крепко пожал протянутую ему ладонь, а затем заговорил:
– Какими судьбами, Зоран? Как обычно, мимо проходил, хе-хе? Черт подери, я не видел тебя тысячу лет! Будь проклят Ригерхейм с его просторами, на которых так трудно найтись двум старым друзьям!
– Да уж, давно мы с тобой не пропускали по стаканчику за партией в холдем. И ты прав, я действительно проходил мимо. Я держу курс на Хикон и по пути заглянул в Навию. Обычно в это время года ваша труппа не гастролирует, и я хотел с тобой увидеться, но в городе мне сказали, что вы еще не вернулись из тура по Кадилии. Тогда я отправился по делам дальше, но по пути все-таки наткнулся на вас. Как ты, Динкель?
– Да по-старому, Зоран. От концерта к концерту. Бедро ноет все меньше, а в остальном все как прежде.
– Ты все жонглируешь? Или сменил цирковую профессию?
– Да какой там. С моими-то травмами.
– Жалко. Но, знаешь, я все равно почему-то не теряю надежды, что когда-нибудь ты уйдешь из цирка и снова начнешь заниматься тем же, чем до войны с Южным Альянсом.
Динкель рассмеялся.
– Ты что, Зоран, действительно считаешь, что я смогу снова стать матадором? Ничего не скажешь, рассмешил так рассмешил. Да с моей ногой мне не выжить против любого быка, даже старого и больного, потому что он от меня и мокрого места не оставит, а просто потопчется по мне, как по старому ненужному ковру, и оставит мой корявый труп посреди арены, на радость публике. Хе-хе.
– Ты когда-то хвастался, что перед тобой не устоит не один бык, даже если у тебя не останется обеих ног. И, должен признать, даже с твоей травмой ты очень ловок и подвижен. По крайней мере, ты мог бы попытаться. Кстати, я видел неподалеку пастбище, и там, по-моему, были быки…
Динкель перестал смеяться и недовольно покачал головой с таким видом, будто Зоран сказал какую-то глупость, после чего ответил:
– Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Зоран,