Монологи вагины. Ив Энслер
Так нужна эта книга – сейчас.
Существует один торжественный гимн, начинающийся такими словами: «Есть бальзам в Галааде, что исцелит саднящие раны. Есть бальзам в Галааде, что излечит душу, раздираемую чувством греховности».
У многих из нас – тех, чье взросление пришлось на пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые, – таких бальзамов не было. Нам пришлось прокладывать себе путь по дороге жизни, борясь со стыдом от того, что рождены с вагиной, грудью и округлыми бедрами. Мы и сами не осознавали степени того стыда и не помним, когда впервые познали его и с чего он начался. В конце концов, разве движение феминисток не изменило жизнь женщин всего мира? Разве оно не помогло нам заявить о правах на свое тело, свою жизнь и независимость?
Возможно. И все же…
Когда я впервые прочла «Монологи вагины», мне было чуть за тридцать. Я была молодой матерью с крошечной дочерью на руках. Эта книга, тогда еще только написанная, задолго до постановки на сцене, заставила меня плакать и смеяться, а иногда даже танцевать от счастья. Но в этот раз я испытала нечто новое – задумалась о собственном прошлом и о будущем своей дочери. Читая эти монологи, я вдруг поняла, чего всем нам так не хватало в жизни: диалога и признания; умения принять без стеснения и робости сам факт наличия у нас вагины, месячных, груди, ягодиц и бедер. Тогда я уже знала, что этот диалог и признание станут частью жизни моей дочери, а также жизней многих молодых людей, в воспитание которых я постараюсь внести посильную лепту.
Есть бальзам в Галааде, что исцелит саднящие раны.
Когда у меня начались первые месячные, я всеми силами желала, чтобы они прекратились. И мое желание сбылось: они не беспокоили меня еще целый год. В детстве я воспринимала их исключительно как «проклятие» – и в самом деле чувствовала себя проклятой от необходимости терпеть кровотечение, перемены, происходившие в организме и мало-помалу становящиеся все заметнее окружающим. Уже в следующем поколении, когда месячные начались у моей дочери, она воскликнула: «Зови тетушек! Это надо отметить!»
Да здравствует диалог и признание!
Жаклин Вудсон
Вступление к юбилейному 20-му изданию
Когда я впервые выступала с «Монологами вагины» на сцене, то была уверена: живой мне оттуда не уйти – меня застрелят. Сейчас в это трудно поверить, но тогда, 20 лет назад, никто не употреблял слово «вагина». Ни в школах, ни по телевизору, ни даже в кабинете гинеколога. Мамы, купая своих дочерей, называли ее «штучка» или «это место». Поэтому, стоя на сцене крошечного театра в центре Манхэттена и читая написанные мной же монологи о вагинах – результат бесед с двумя сотнями женщин, – я чувствовала, что прорываюсь сквозь незримую стену, пытаясь пробить брешь в укоренившемся табу.
Но выстрел так и не раздался. Напротив, после каждого выступления выстраивались длиннющие очереди женщин, желавших со мной поговорить. Вначале я думала, что они станут рассказывать мне о желании и сексуальном удовлетворении, ведь именно этой теме была посвящена бо́льшая часть моего выступления. Но оказалось, что истории касались того, как их изнасиловали или избили, как на них нападали или приставали. К моему глубокому потрясению, сквозь брешь, пробитую в этом табу, наружу вырвался бурный поток воспоминаний, гнева и боли.
А потом случилось то, к чему я совершенно не была готова. Женщины по всему миру подхватили эстафету, желая заявить окружающему их обществу о своем теле и своей судьбе.
Воспоминание первое. Оклахома, самое сердце республиканской колыбели. Небольшой склад. Второй вечер. О новом спектакле все говорят, в зале слишком много зрителей и не хватает мест, поэтому многие пришли со своими стульями. Сцена, на которой я стою, освещается самой обычной лампой накаливания. В середине выступления в толпе начинаются волнения: какая-то женщина упала в обморок. Я прерываюсь. Публика суетится вокруг женщины – кто-то обмахивает ее, кто-то принес стакан воды. Она садится в кресло и, преисполненная внезапной смелости, под впечатлением от спектакля громко заявляет: «Меня изнасиловал отчим». При этих словах она начинает рыдать, и другие зрители обнимают ее. Затем, по ее просьбе, я возобновляю выступление.
Воспоминание второе. Исламабад, Пакистан. Выступление запретили. Я присутствую на подпольном спектакле, тайно поставленном смелыми пакистанскими актерами. Среди зрителей даже есть женщины, приехавшие из афганского «Талибана». Мужчины на спектакль не допущены, но они сидят в самом конце зала, за белой ширмой. Во время выступления женщины так смеются и плачут, что у них то и дело падает чадра.
Воспоминание третье. Мостар, Босния. Спектакль посвящен восстановлению мостарского моста, разрушенного во время войны. Среди зрителей и хорваты, и боснийцы, а ведь еще совсем недавно они убивали друг друга; вот и теперь в зрительном зале ощущается напряженность и неопределенность. Женщины читают монолог об изнасилованиях женщин в Боснии. Публика рыдает, плачет, кричит. Актеры замолкают. Хорваты и боснийцы утешают друг друга, обнимаются и вместе плачут. Выступление продолжается.
Воспоминание четвертое. Лансинг,