Планета нервных. Как жить в мире процветающей паники. Мэтт Хейг

      Разговор год назад

      Я был изможден.

      Я ходил кругами по комнате, пытаясь выиграть спор в Сети. Андреа смотрела на меня. Или мне казалось, что смотрела. Я не мог точно сказать, потому что пялился в свой телефон.

      – Мэтт? Мэтт?

      – А, что?

      – Что происходит? – спросила она с отчаянием в голосе, которое появляется у людей в браке. Точнее, в браке со мной.

      – Ничего.

      – Вот уже час ты не отрываешься от своего телефона. Ходишь кругами и натыкаешься на мебель.

      Мое сердце бешено колотилось. В груди была тяжесть. Бей или беги. Я чувствовал, что в Интернете меня припер к стенке кто-то, кто живет в восьми тысячах милях от меня и кого я никогда в жизни не увижу, но этот кто-то успешно загубил мои выходные.

      – Мне просто нужно кое с чем разобраться.

      – Мэтт, хватит уже.

      – Мне просто нужно…

      Вот какая штука с нашей психикой: так много вещей дарят нам сиюминутное счастье, но эти же вещи играют с нами злую шутку в отдаленной перспективе. Мы отвлекаемся, хотя на самом деле то, что нам нужно, – это познать себя.

      – Мэтт!

      Часом позже мы ехали в машине; за рулем была Андреа. Она бросила на меня быстрый взгляд.

      Я уже не смотрел в телефон, но крепко сжимал его в руках, как монашки обычно сжимают четки.

      – Мэтт, с тобой все в порядке?

      – Да, а что?

      – Ты выглядишь потерянным. Ты выглядел так, когда…

      Она осеклась на словах «когда у тебя была депрессия», но я знал, что́ она хотела сказать. К тому же я чувствовал, что депрессия и тревога подбираются ко мне. Что они уже близко. Словно ореол воспоминаний, до которого я почти мог дотронуться в спертом воздухе салона.

      – Я в порядке, – соврал я. – В порядке, в порядке.

      Всю неделю я валялся на диване, провалившись в приступ тревоги, одиннадцатый по счету.

      Жизненная правка

      Я боялся. Не мог не бояться. Страх – неотъемлемая часть тревоги.

      Приступы участились. Я начал волноваться о том, к чему это приведет. Казалось, что отчаянию нет предела.

      Я пытался переключиться. Опыт, однако, подсказывал мне, что алкоголь – вариант неподходящий. Поэтому я делал то, что когда-то помогло мне выкарабкаться. То, что я забывал делать в повседневной жизни. Я внимательно следил за своим рационом. Я занимался йогой. Я старался медитировать. Я ложился на пол, клал руки на живот и глубоко дышал – вдох-выдох, вдох-выдох – и сосредотачивался на прерывистом ритме своего дыхания.

      Все давалось мне сложно. Даже выбирая, что надеть утром, я мог расплакаться. Не имело никакого значения, что раньше я уже испытывал это. Когда у вас болит горло, вам не становится легче только потому, что когда-то оно уже болело.

      Я пытался читать, но мне было сложно сконцентрироваться. Слушал подкасты. Смотрел новые сериалы на Netflix. Заходил в социальные сети. Я старался выполнять свою работу досконально и отвечал на все электронные письма.

      Я открывал глаза по утрам, хватал телефон и молился найти там хоть что-то, способное отвлечь меня от самого себя.

      Но – внимание, спойлер! – это не работало.

      Мне становилось хуже. Почти все способы переключить внимание затягивали меня все глубже в отчаяние. Как в «Четырех квартетах» Т. С. Элиота, я был «в отчаянье отчаявшимися от отчаянья»[2].

      Я с ужасом пялился на неотвеченное электронное письмо и не мог написать ответ. Затем я заметил, что когда заходил в Twitter – мою онлайн палочку-выручалочку по отвлечению внимания, – тревога усиливалась. Даже просто листая ленту сообщений, я чувствовал, как мои душевные раны обнажаются.

      Я читал новостные сайты – еще один способ отвлечься – и совершенно не понимал, о чем читаю. Осознание того, как много страданий в мире, мешало мне трезво взглянуть на свою боль.